Стефан Мокрев - Заря занимается

Габровский подошел к запертой двери. Во второй раз неспокойно обошел контору. Снял очки, потер лоб. Что-то обдумывал, взвешивал. Потом встал перед товарищами, ждавшими его решения. Их присутствие обязывало и не оставляло места колебаниям. В самом деле, Россия бурлила, большевики поднимали народ — рабочих, крестьян, армию — на восстание, выступали с речами на многотысячных митингах. Предстоят грандиознейшие события, а тесные социалисты в Болгарии боятся последствий выступлений, посвященных этим событиям…

— Хорошо, товарищи, я согласен. Что вы скажете, если мы проведем собрание в субботу как мероприятие молодежной организации? Тему беседы назовем так: «Русские движения за политическую свободу».

— Лучше в пятницу. В субботу учащиеся из сел уезжают домой за продуктами. Тем, кто не являются жителями Тырново, не выдают карточек, — сказал Ради.

— Тогда в пятницу, — согласился Габровский.

Рано утром бабушка Зефира вышла за калитку — подышать воздухом и подставить котелок под водосточную трубу. На камне у калитки сидел гимназист.

— Это ты, Михаил? Чего это в такую рань? Ради еще не встал.

— Я подожду, — ответил Михалца.

Хлопнула дверь кухни. Ради что-то весело крикнул ластившемуся к нему Шаро, похлопал его по спине. Открыл калитку, и пес выскочил на улицу.

— Прости меня, друг, за вчерашнюю глупость… И пожалуйста, не говори ничего Марине, — начал Михаил, уставившись в землю. — Скажи, Ради, ты не сердишься на меня?

Ради молча положил руку на плечо друга.

— Нам пора идти, звонок…

Никакой особой подготовки к собранию не потребовалось. К концу занятий почти вся мужская гимназия уже знала о нем. К вечеру ребята отправились по квартирам друзей и знакомых, причем ходили по двое — парень и девушка. Ради пошел с Русаной. Марину берегли — она быстро уставала после недавней болезни. Зашли к Милану, поручив ему, в свою очередь, сообщить о собрании всем, кого он увидит. Потом отправились к братьям Георгию и Ивану Поповым.

— Проходите, садитесь, — сказал Георгий, собирая учебники с кровати: — Иван, убери пюпитр и иди сюда. Во сколько начнете? А не будет тесно в вашем клубе? Надо, чтобы это собрание все запомнили.

— Еще бы! Это ведь революция! Последний бой…

— Спокойно, без лишнего шума, — сказал Ради. — Незачем провоцировать полицию. Время военное.

— Вот что мне у вас, тесняков, не нравится. Обдумываете, взвешиваете, мудрите… Рабочие поднимаются на революцию, а вы: спокойно. Чего там думать — бери ружье и стреляй в буржуев!

— Тсс! — Ради приложил палец к губам.

К Поповым зашли друзья. Братья-музыканты настроили скрипки, и вскоре в скромной комнате полились дивные звуки мелодии Чайковского.

Уже стемнело, но Русана и Ради продолжали свою «прогулку». В нижней части города дымила труба красильни. Здесь обучался ремеслу знакомый парень, сосед Русаны по Дрянову, который, как она сказала, был большим книгочеем. Русана заглянула в красильню и, не задерживаясь, вышла: парень обещал прийти на собрание. Они останавливали встречных девушек и ребят в школьной форме, приглашали всех на беседу о русской революции. Перед тем как выйти на главную улицу, заглянули к Халваджиевой — активный член молодежной группы, она снимала квартиру вместе с подругой.

Все произошло так, как и предвидел Габровский. Он уже собирался идти в клуб, когда к нему в контору пришли насмерть перепуганные директор мужской гимназии и учительница Горбанова.

— Мы настаиваем, господин Габровский, чтобы вы отменили объявленное собрание. Ученикам нечего делать в политических клубах. Поймите нас!

— Я не могу разогнать собрание молодежной группы. Я не полицейский. Если вы считаете, что ваше вмешательство не вызовет нежелательных инцидентов, последствия которых нетрудно предвидеть, сделайте это. На то вам и дана власть. Однако прошу не забывать, что на собрании будут присутствовать не только ваши ученики…

— Вот вы говорите «последствия», «нежелательные инциденты». А мы, учителя, в каком положении?

В дверях показался Сандито. Габровский взял шляпу. Пора было идти в клуб.

— Господа, — Габровский посмотрел на растерянных воспитателей, — приглашаю вас на мою беседу. Так будет лучше всего.

Клуб был переполнен. На стульях сидели по двое. Рядом со стриженными гимназистами и гимназистками в беретах можно было видеть усатых дубильщиков и здоровенных плотников, женщин в платках, присутствовали в зале и Горбанова, и начальница училища по домоводству…

У печатни, опершись на саблю, скучал полицейский. Напротив дежурил молодежный патруль. Горчаков и Кынчо стояли у входа в клуб.

Сандито подошел к импровизированной трибуне. Переставил стакан с водой и сразу дал слово докладчику Николе Габровскому. Габровский, как обычно, обвел взглядом присутствующих, прищурился, словно припоминая ускользнувшую мысль, оперся о стол и начал свое выступление. Он проанализировал положение на фронтах военных действий во Франции и Италии, подробно рассказал о положении дел на Салоникском фронте, на Кавказе и на австро-русском фронте — повсюду превосходство армий Антанты. Коснулся войны на море, которую Германия начала, не испросив согласия Болгарии. «Потопляемые немецкими подводными лодками суда не изменили соотношения сил между двумя воюющими сторонами, — продолжал оратор, — а лишь привели к тому, что Соединенные Штаты порвали дипломатические отношения с Германией. Разрыв отношений означает войну между ними в самом близком будущем, плачевный конец которой можно предсказать наверняка. Подобное развитие событий ничуть не удивит социалистов, вооруженных знанием марксистского учения. Неумолимый ход исторического развития приведет к гибели капиталистического строя, гробовщиком которого является порожденный им пролетариат. Настроения пролетариата тревожат сейчас правящие круги больше, чем военные сводки. Рабочие и крестьяне вооружены. Они повсюду — на фронтах, на границе, от них зависит будущее того или иного общественного строя, в их руках будущее мира…»

Габровский потянулся за стаканом воды. Замерший зал внимательно слушал каждое его слово. «…Русские солдаты покидают фронт и отправляются в Петроград и Москву, чтобы присоединиться к восставшему народу, который требует мира, хлеба и свободы. Они провозглашают: «Долой царя!». Французские солдаты отказываются идти в атаку, немецкие моряки поднимают мятежи, — продолжал Габровский. — Нынешнее революционное движение в России по своему характеру и размаху превосходит все освободительные движения, которые знает история. В прошлом революционно-демократическая интеллигенция вела борьбу против царизма за политические свободы, она боролась в одиночестве, потому что тогда еще не сформировались те общественные классы, которые были жизненно заинтересованы в свержении помещиков и царя. Демократическому движению России известны варфоломеевские ночи и черносотенные погромы. Прогрессивную интеллигенцию преследовали за то, что она имела смелость думать… Рабочие подвергались неслыханной эксплуатации. Крестьяне пребывали во мраке невежества, бесправия и нищеты.