Стефан Мокрев - Заря занимается

— Неужто мы позволим толстосумам и их прихлебателям сорвать нам митинг на Марином поле? Можно ли допустить такое, товарищи? — закончил Денчев.

Получив задания, молодежь покидала клуб коммунистов.

На главной улице Велико-Тырново царила необычайная тишина. Учащихся женской и мужской гимназий, которые по вечерам заполняли тротуары, словно ветром сдуло. Поток молодежи устремился по улицам, ведущим от Городского сада к маринопольскому клубу-читальне и от моста Турецкого квартала к большой мечети. Члены Союза коммунистической молодежи привели сюда своих родственников, знакомых, соседей, друзей и подруг. Это создало небывалое оживление. Из распахнутых окон выглядывали любопытные. Из домов вышли и расселись на лавках у ворот старики и женщины с детьми. Содержатели кофеен вынесли столики на улицу. Комсомольцы шли веселой шумной толпой с палками в руках и бдительно всматривались в каждого подозрительного прохожего.

И вокруг Мариного поля охрана была усилена. На собрание явились почти все члены партии: пахнущие кожей дубильщики в рабочей одежде, сапожники, портные, столяры…

Накануне по поручению партийного комитета Зорка Габровская и Ради Бабукчиев должны были поговорить с анархистами. Это были в основном молодые люди, и их было не так уж много, но и они могли принести пользу во время выборов, которые так пугали буржуев. Вечером, когда тырновские скалы, как говорится, трескались от жары, а в небе догорал багровый закат, Габровская и Ради зашли на квартиру к двум скрипачам Георгию и Ивану Поповым, где обычно собирались учащиеся-анархисты. Трое из них в небрежных позах лежали на двух железных кроватях, стоявших у побеленных стен. Кроме них, присутствовали пятеро из Килифарево: они приехали в Тырново на переэкзаменовку. Георгий Попов встал навстречу гостям. Его черные, мало знакомые с гребнем волосы закрывали почти все лицо, худощавое, как и вся его фигура. Ремень чудом держался на тощем животе.

— Здравствуй, Поп! Как экзамены? — спросил Ради, обнимая его.

Заметив за спиной Ради Зорку Габровскую, Попов затянул потуже ремень и крикнул своим товарищам:

— Ну-ка, ребята! Потеснитесь, к нам гости пожаловали!

Поставил перед Габровской стул, а Ради усадил на кровать.

Ради Бабукчиев объяснил им цель прихода.

— Что касается нас, — я говорю о тех, кто здесь присутствует, — то мы готовы, — заявил Попов. — Скажи, что нам надо делать.

— И все же пусть старшие скажут, — вставил невысокий паренек, лежавший на кровати с учебником алгебры в руках.

— Кто они такие… старшие? Я самостоятельно принимаю решение, когда дело идет о том, чтобы дать по морде буржуям. Разве это не так, Иван? — тряхнул волосами Георгий Попов.

На следующий день Попов сообщил, что руководители анархистов не согласны сотрудничать с коммунистами. Самым непримиримым оказался Данаил Кирменов.

— Может, тут сыграли роль ваши личные отношения из-за Марины? — предположил Попов.

— Я не поддерживаю с ним никаких отношений, — сердито огрызнулся Ради. — Речь идет о выборах, о захвате власти. Он тоже, небось, считает, что борется за дело рабочих. — Презирая Кирменова, Ради нарочно не называл его имени.

— Продавец из книжного магазина в Асеновой слободе, однако, обещал голосовать за вас, — попытался утешить его Попов.

И все же Попов, Иван, их друзья и товарищи, находившиеся в этот день в Тырново, вышли вместе со всей молодежью на Марино поле.

В Турецком квартале, в корчме у моста, как никогда набитой народом, лилось рекой даровое пиво. Но никто из присутствовавших и не думал разгонять собрание коммунистов. Демократы, народняки, радослависты — все дивились новому способу привлечения избирателей. Состоится собрание или нет, радослависты были уверены в одном: турки на него не пойдут.

Ешь-Милок угощался за одним столом с муллой. Прежде чем пойти в корчму, мулла призвал правоверных к молитве. Пробормотал им несколько строк из корана, текст которого здесь никто не знал, призвал проклятия на головы коммунистов, «этих безбожников, что не почитают ни своего бога, ни нашего аллаха». Правоверные упали за ним на колени и, раскачиваясь, начали бить поклоны, склоняясь головой к молитвенным коврикам и рогожкам. Затем поднялись, простерли к небу руки и поклялись: «Ни одного голоса за большевиков!».

Дверь хлопнула, будто ее швырнуло сильным порывом ветра. В корчму вошел Гаваза. Исподлобья оглядел присутствующих, подошел к столику, за которым сидел Ешь-Милок, и стукнул кулаком по столешнице.

— Сидишь здесь и не видишь, что вокруг происходит!

— Полегче, эфенди! Вся пена пролилась, самый смак пропал, — схватился за кружку мулла.

— Ты смотри, как бы твоя чалма вместе с головой не пропала, — вскинулся на него Гаваза.

Сидевший рядом мужчина с коротко остриженными седыми волосами, подпоясанный широким синим поясом, сунул руку под стол, вытащил табуретку и, глядя на Гавазу, спокойно произнес:

— Садись.

Гаваза сел.

— Ну, так что ж? — сверкнул он глазами.

— Раз мулла здесь, стало быть, все в порядке, — ответствовал ему Ешь-Милок. — Опрокинь и ты кружечку пивка. Холодное.

— Все в порядке, а коммунисты митинговать собираются…

— На свалке, с бабами да собаками.

— А все ж таки устроят свое собрание…

— Послушай, господин, — вмешался стриженый. — Кто нынче против молодых может устоять! Не видишь разве, сколько народу на улицы вышло?

— Молодых-то и бойся. Дай им власть, так они тебя босиком по горячим углям ходить заставят, — ответил Гаваза.

— Эка хватил! Да мне и сейчас ногам горячо, потому как без обувки. До чего докатились-то!

— Я этому сынку Бабукчиева шею сверну! Это он их вывел… По улицам не пройдешь из-за молокососов…

— Я тебе уже говорил: на Ради руку подымать не стану, — отрезал Ешь-Милок. — Вы тут партизанствуете, а я должен дело свое делать. Небось, мне-то службу никто не обещает. А кто ест мои пирожки? Гимназисты да школьники. Я потом и подойти к гимназии не посмею. Кур я, что ли, буду кормить булочками?

— Черт бы побрал тебя с твоими пирожками и булочками! — прорычал Гаваза. — Кто тебе запретит торговать ими?

— Ради, молодые коммунисты. И подружки ихние из женской гимназии, они ведь с ними заодно…

— Эдак выйдет, что и дочь твоя коммунистка.

— Все может быть. В один прекрасный день и это может случиться, — вставил стриженый.

Со стороны города показались Ангел Вырбанов, Ради Бабукчиев, Бончо и две гимназистки. К ним присоединился Найденов, ждавший их у трухлявого парапета моста.

— Димитр, ну как, проведем собрание в твоей епархии? — спросил его Вырбанов.

— Оно уже созвано. Такое получится собрание, что его на всю жизнь запомнят и стар, и млад.