Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

После того как мы постоянно находили яйца в кустах и забирали их, младенец Иисус сделал кур хорошими, и они стали откладывать яйца в одно большое гнездо, которое мы устроили в углу курятника. Мама взяла карандаш и на тринадцати яйцах поставила буковку Х. Эти яйца мы оставили в гнезде, и когда курочки сносили новые, мы только брали их, чтобы есть. Делали яичницу, варили вкрутую. Те, что с буквой Х, мы не брали, ведь из них должны были вылупиться цыплята. Они вырастут и станут новыми несушками. А остальные вырастут для того, чтобы стать жареными курами! Этим не повезет. Им отрежут головы, и они будут носиться вокруг, разбрызгивая кровь, ха-ха, бедные, бедные. Надо бы и курам иметь свои гри-гри на шейках.

Каждое утро я проверяла, не вылупились ли цыплята, и первая их увидела. Вылупились все благополучно, кроме одного, который оказался расплющенным. Он прилип к глиняной стенке за гнездом, как картинка, висящая на стене. И Нельсон жил там с этой картинкой мертвого цыпленка. Мне было грустно, и больше я не следила за малышами.

Если на улице темно и ты видишь змею или хотя бы хочешь что-то сказать про нее, произносить слово «змея» нельзя. Нужно говорить «шнурок». Например: помнишь, мы видели, как маленький черный шнурок возвращался домой после охоты? Если время вечернее, говорить нужно именно так. Один раз Нельсон разозлился на меня за то, что я сказала «змея», когда было уже темно, потому что, по его словам, когда садится солнце, змея может услышать, что ее зовут, и мгновенно приползти. И другие животные тоже. Они отлично слышат в темноте, и надо быть осторожным.

На Лию Нельсон тоже рассердился за то, что она держала дома сову. Эта сова была птенцом, который еще не умел летать, когда мы его нашли, поэтому Лия сделала клетку и кормила его жуками и кусочками мяса. Перья у совы белые и торчат во все стороны. Лия назвала ее тем словом, каким здесь обозначают сову: Мвуфу. Но друг Лии, Паскаль, ненавидит ее, а Нельсон еще больше. Мама Мванза ненавидит ее тоже, когда прибегает на своих руках менять у нас апельсины на яйца. И мама Боанда. Это та, кто носит черную юбку с огромной красной звездой на попе, и прическа у нее тоже — как будто звезды, которыми обклеена голова. Прически людям делает мама Ло, у нее всего два зуба, один сверху, один снизу, и жует она крест-накрест. Мама Ло ненавидит сову больше всех и кричит на нас за то, что мы ее держим! Потому что ее сестра умерла тут недавно. Все, кто видят нашу сову, начинают ее сразу ненавидеть. Нельсон сказал: унесите ее из дома, а то ноги моей в нем не будет, и он не шутил. Вот мама и вынесла ее, хотя Лия чуть не билась в припадке и кричала, что сова еще птенец. Это правда, птенец. Она уже начинала обрастать перьями, но в основном была покрыта белым младенческим пухом и была ручной.

Нельсон пошел за Анатолем и привел его, он тянул его за руку, будто тот был запиской из дома. Анатоль объяснил, что конголезцы не любят сов, поскольку те летают по ночам и едят души мертвых. А их тут в последнее время развелось слишком много, добавил он. Вокруг больные дети, чтобы терпеть поблизости сову, которая смотрит на них голодными глазами. Даже если она еще птенец. Наверное, он хочет заполучить других малышей для компании.

Папа заявил, что это предрассудки. Вот так! Лия принесла птенца обратно и плавно расхаживала по дому с совой на плече, хвастаясь, что отец встал на ее сторону. Ну да, как же! Он наподдал ей как следует за грех гордыни и заставил переписывать Стих. Она так и переписывала его, держась одной рукой за ушибленную шею. Когда Лия отнимала руку, все видели синяк. Было похоже, как будто папа держал руку перед светом керосиновой лампы, и тень падала на шею Лии. Однако папы здесь не было, он сидел в другой комнате и читал Библию.

Закончив переписывать, Лия углубилась в джунгли, чтобы выпустить совенка, и мы опасались, что она никогда не вернется. Перепугались до полусмерти и сидели, ничего не делая, ждали ее. Все — кроме отца. Было так тихо, что можно было услышать, как секундная стрелка на часах Рахили тикала: си-деть, си-деть, си-деть. Фитиль в фонаре то вырастал, то опадал, и тени на стенах покачивались каждый раз, когда я моргала. Стало почти темно. Кто бы, по нашим догадкам, ни напал там на Лию, змея или леопард, вслух ничего, кроме «шнурок» или «пятнистая скатерть», говорить было нельзя.

— Надеюсь, шнурок ее не укусил, — произнесла я.

Папа уже давно отправился в спальню и наконец крикнул маме, чтобы она уложила нас в постель и сама ложилась. Уверял, что наша сестра вернется, и мы должны заниматься своими делами, потому что она просто хочет привлечь к себе внимание. Он велел нам внимания на нее не обращать, если мы не хотим получить то же лекарство, что она. И добавил:

— Если сова съедает душу сразу, то она идет на шаг впереди дьявола, поскольку дьявол сначала покупает души, и я вижу, что сейчас он совершил несколько покупок прямо у меня в доме.

Папа был вне себя и хотел вообще прекратить разговоры про Лию, потому что сам выставил ее из дома.

Мы не сказали ему ни слова, но и спать не легли. Мы просто сидели молча. Мама вглядывалась в темноту, стоя на пороге и ожидая возвращения Лии. Москиты и большие белые мотыльки влетали в дверь и вылетали через окна. А некоторые, вероятно, хотели погостить и летели к керосиновой лампе, сгорая. Вот что случается, если ты плохой: попадаешь не на небо, а в другое, плохое место и там сгораешь. В ту ночь наш дом был плохим местом для конголезских жуков. Ха-ха.

Папа пытается научить всех любить Иисуса, но что касается местных, то они его не любят. Одни боятся, другие нет, однако вряд ли кто-нибудь Его любит. Даже те, кто ходит в церковь, поклоняются своим куклам с вставными глазами и постоянно женятся друг на друге. Папа из-за этого возмущался.

Я тоже боюсь Иисуса.

Когда Лия вернулась из лесу, мы вскочили, заорали и выбежали на крыльцо, стали прыгать и тянуть ее в дом за полы рубашки. Но тут — ай-ай-ай — в темном проеме двери своей спальни появился отец. Мы видели только его глаза. Мы не хотели получить то же лекарство, поэтому просто посмотрели на нее: «Я тебе сочувствую» и постарались послать сестре добрые пожелания. Когда мы улеглись в кровати, я протянула руку через москитную сетку и взяла ладонь Лии за руку.

Мама не спала в своей комнате.

Он говорит, что птицы ее угробят. Я бы сказала, что скорее змеи. Но я понимаю: если птица собирается съесть души умерших детей, это тревожно. Вот еще один звук, к какому надо прислушиваться по ночам. Еще одно существо, которое нельзя вслух называть его именем после наступления темноты.

Рахиль

В январе, полным сюрпризом, на нас нагрянули из Леопольдвиля Андердауны. Они прибыли на самолете мистера Аксельрута, хотя самое большее, чего мы ожидали, так это сухое картофельное пюре и мясные консервы «Спэм». Андердауны не любят посещать нашу глухомань, так что, поверьте мне, это было событие. Выглядели они так, будто от нервного напряжения страдали головной болью. Мама смутилась, ведь они были нашими начальниками из Союза миссий и застали ее за домашней работой, с красными руками, в старых черных брюках-капри, протертых на коленях. Надо было видеть, как она скребет пол, с растрепанными волосами и темными кругами под глазами из-за постоянной тревоги, что мы подхватим болезнь камикадзе. Притом что мангусты и ящерицы шастали в дом и из дома, когда им заблагорассудится, мне кажется, у мамы было гораздо больше поводов для смущения, чем быть застигнутой врасплох в старой одежде. Хорошо хоть от этой ужасной совы избавились! Слава богу, пусть папа и слишком сурово набросился из-за нее на Лию. Неприятная сцена. После нее мы ходили на цыпочках тише, чем обычно. Но от совы несло гнилым мясом, так что я вынуждена сказать: скатертью дорога.