Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Продолжая работать в девьей артели и жить в казарме, Ирина почти каждый вечер приходила к Насте, помогала ей собирать по заводу для лётных всякую ветошь, затем стирать, штопать, ушивать ее и раскладывать по нужным местам.

Прохор внимательно и беспокойно наблюдал за Ириной и однажды сказал:

— Поговорить мне с тобой охота. Спросить кой о чем я думаю.

— Так что же, Прохор Егорыч?

— Садись-ка поближе.

Ирина села рядом, к ней прижалась Настя.

— От Изумрудного озера будешь? — спросил Прохор. — Там густо гнездятся Гордеевы.

— От него, — призналась Ирина.

— В ваших местах орудовал Юшка Соловей. Слух был, что убит по предательству.

— Не знаю, — прошептала Ирина. — Я видела его один раз и не знала, что это он.

— Ты на меня не серчай, не в обиду я спрашиваю. Мыслишка зародилась: не родственница ты нашему судье? — продолжал Прохор.

— Нет, всего только однофамильцы. Меня об этом уже спрашивали. Обидного я ничего не вижу.

— Совпадение какое, прямо как дочь родная: Ирина Михайловна Гордеева, а судья-то Михаил и Гордеев.

— Бывает так, — еще тише прошептала Ирина.

— Чего не бывает, в миру всякие дела случаются.

Разговор снова соскочил на Юшку Соловья. Ирина рассказала, как мятежник торговал рыбой в заводе и за жабрами прятал записки.

— Все покупали, и я одну купила.

— С запиской? — встрепенулась Настя.

— Да… «Рыболов Юшка Соловей». — А то, что было еще в записке, Ирина утаила.

К Прохору вечерами часто приходили рабочие. Если в такие вечера случалось быть Ирине, то Настя уводила ее гулять.

— У них там свои дела, нам неинтересно, — говорила она.

Но Ирину сильно интересовали эти вечерние собрания. Она видела, что у Прохора кроме работы в доменном цехе есть еще какая-то иная, тайная жизнь, связанная со всеми многочисленными лачужками, которые лепились по горе вокруг заводских корпусов, может быть, связанная с заводами и лачугами всего Урала.

Прохор был членом подпольной уральской организации большевиков. Но знали об этом только нужные революционному делу и вполне надежные люди.

Жизнь девьей казармы была полна всяческими скандалами и историями. Редко они умирали в стенах ее, чаще становились известны всему заводу. Так было с Ленкой и гармонистом, так случилось и с другой работницей — Матрешкой. Уволили ее с работы за скандал с десятником и велели немедленно очистить место на нарах.

— Куда я? В пруд? — Матрешка отказалась выехать.

— Куда хочешь, можешь и в пруд, это не наше дело, — ответили Матрешке в заводской конторе.

— Дайте хоть до тепла дожить, там я уйду.

— До тепла? У нас не ночлежка и не приют!

— А я не уйду. Нету совсем совести — гоните!

— И выгоним!

В девью казарму пришел тот самый десятник, с которым повздорила Матрешка, и потребовал от нее:

— Уходи!

— Не уйду!

— Приказ от самого управляющего.

— Легко ему приказы писать, он целый дом занимает!

— Так не уйдешь?

Матрешка села на нары и отказалась разговаривать с десятником.

Он взял ее тюфяк и сдернул на пол, корзинку с добром понес выбросить за дверь, в снег.

Казарма молчала, она знала, что с десятниками и всякими заведующими спорить не приходится.

Непонятно Ирине, что с ней сделалось, только она подбежала к десятнику, вырвала у нее Матрешкины пожитки и бросила обратно на нары, самого десятника взяла под руку и вывела из казармы.

— Пошел, пошел! Если еще раз придешь, то берегись. Так просто не отделаешься.

Десятник был поражен. Он спокойненько вышел, посвистал и не вернулся в казарму, а прямо в кабинет помощника управляющего с докладом.

— Дела-то какие, — сказал десятник виновато, — вывели меня из казармы.

— Вывели? — Помощник приподнялся от удивления. — Кто?

— Да одна там, Аринкой зовут, взяла и вывела.

— Одна? Совсем одна?

— Одна.

— Вытолкала? Одна вытолкала тебя?

— Нет, нет, вывела чинно-благородно, под руку, как на прогулке.

— И ты… ты вышел?!

— Вышел. Знаю, что дурака свалял, а как-то…

— Арина, говоришь?

— Из новеньких. С виду-то бабенка так себе, тихая, вроде богоматери.

— Вызови ее ко мне! — велел помощник.

Вернулся десятник в казарму и сказал Ирине:

— Иди в контору, помощник требует.

— Ну, несдобровать девке, выгонят вместе с Матрешкой, — толковала девья казарма.

Ирина пришла к помощнику, спросила:

— Вы меня звали?

— Да, звал. Так это вы десятника вывели из казармы? — Помощник был сильно удивлен. Он хорошо запомнил эту тихую, слабую девушку и никак не ожидал, что именно она, эта новенькая, придет на его вызов.

Он был недавно со школьной скамьи, где, как и многие из молодежи, занимался помаленьку революцией: бывал на студенческих сходках, читал кое-что запрещенное, носил простые сапоги, рубаху-косоворотку, на заводе еще не научился кричать на рабочих, топать ногами, грозить увольнением, выгонять из своего кабинета, — и потому сказал Ирине:

— Садитесь.

— Постою, не привыкать.

— Садитесь, садитесь! — И добился, что она села. — Да, интересный случай. Вы еще тогда, в первый раз, заинтересовали меня, запомнились мне.

— Чем?

— Лицом, всей наружностью, поведением, я не верю, не допускаю, что вы обыкновенная, рядовая работница.

— А кто же?

— Не знаю. Может, хотите стать работницей, может, затесались по какой-то нужде. Но не работница.

— Вы хотите сказать, что мне не место в вашем заводе? Надо уходить? — Ирина встала.

— Да нет же, нет! Не истолковывайте моих слов превратно.

— Но я достойна увольнения?

— Достойны. Но я не увольняю вас.

— Почему?

— Увольняют не во всех случаях. Расскажите, как это случилось, как вы его, такого дядю, вывели?

— Надеюсь, он рассказал сам.

— Да, промямлил что-то. Он не мастак рассказывать Как вы осмелились, где набрались такой храбрости?

— Никакой храбрости не потребовалось. Сначала я, правда, вскипела — очень уж несправедливо гонят Матрешу — и была сама не в себе, когда схватила его. А потом он послушно вышел. Так что удивляйтесь не моей храбрости, а смирению десятника.

— Понятно: вы победили его не грубой силой, победили духовным превосходством. Теперь скажите: почему вы на заводе, в девьей казарме, когда у вас все данные быть гораздо большим, чем простая работница?

— Но это все не к делу почему и как. Разрешите мне не отвечать.

— Как хотите.

— Все? Можно уйти?

— Можно. Продолжайте выходить на работу.

— Матрену все-таки выгонят?

— Нет, может остаться. Когда вы захотите переменить работу, скажите мне.

— Я не хочу менять. Я хочу стать настоящей работницей.

— Ну как, кричал, выгнали? — встретила Ирину казарма.

— Не знаю. Обещали не выгонять.

— Чудно! За такие дела не милуют.

В тот же день все подробности, как Ирина вывела десятника, узнались по заводу. К Ирине прибежала Настя.