Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

– А вот ваши люди не гнушаются нашим угощением, – заметил Руй Диас.

– Это их дело. Каждому свое.

Руй Диас наклонился над столом с видом любезным и даже доверительным:

– Как неразумно с вашей стороны отказываться… Хоть попробуйте. На войне бывают приливы и отливы, убытки и прибыли… Фортуна – дама своенравная. Кто сегодня поел, завтра сможет сражаться.

Граф оставался неколебим как утес:

– Завтра я по-прежнему буду в твоей власти.

– Вас взяли в плен после тяжелого боя. Мои люди дорого заплатили за это – кровью заплатили, как и ваши. Все сражались отважно.

Граф вместо ответа тыльной стороной кисти отодвинул блюдо, которое радушный хозяин поставил перед ним. Задетая гордость пересиливала все прочее.

– Мой повелитель, эмир Мутаман, поручил мне заботиться о вас, сеньор, – настойчиво произнес Руй Диас. – Он прислал эту снедь в знак уважения к вам.

Тот окинул его мутным взглядом, не сулящим ничего хорошего:

– Ты сказал «мой повелитель»?

– Именно так я и сказал.

– Превосходный итог, завидная доля. – Лицо его скривилось в неприязненной гримасе, пытавшейся притвориться выскомерной усмешкой. – Твой повелитель – мелкий мавританский царек.

Руй Диас спокойно кивнул:

– Не всегда можно выбрать, кто станет твоим хозяином…

– Да уж вижу.

– …и кто возьмет тебя в плен.

Выстрел попал в цель – граф потерял дар речи и застыл, накручивая на пальцы колечки рыжеватой бороды. Руй Диас решил дать ему время опомниться. За соседним столом потешались над потерянным ухом Диего Ордоньеса, который веселился на этот счет больше всех:

– Расквитался с лихвой! С лихвой, слышите вы?! Но ни одно ухо по размеру не подошло!

Кастильцы хохотали, франки сидели молча. Рядом с Якубом аль-Хатибом, блаженно улыбаясь, ел брат Мильян. У этого монаха, подумал Руй Диас, есть право сидеть здесь. Он вспомнил, как в обители Сан-Эрнан попросился к ним в отряд застенчивый монашек с тонзурой в рыжих волосах, в саржевой сутане и с арбалетом за спиной. И как четверо суток назад, перед боем, объезжал он на своем муле строй кастильцев и, не обращая внимания на градом сыпавшиеся вражеские стрелы, дротики и камни, призывал воинов сражаться, как Господь заповедал, стойко и мужественно. А после боя стоял на коленях рядом с умирающими, не разбирая, кастильцы это или мавры, облегчал им дорогу в Царствие Небесное или в сады пророка. И связывал их узами братства перед этим последним странствием.

– Хочу выпить… – сказал Минайя.

Он поднялся с чашей вина в руке. И следом шумно встали все остальные.

– За кого? – спросил Ордоньес.

– За наших павших. – Минайя поглядел на франков, сидевших напротив. – За наших и за их.

– З-за х-храбрецов, – подвел итог Педро Бермудес: голова у него была обвязана, и он опирался на пастуший посох.

Пленные в нерешительности переглянулись, а потом самый старший – покрытый шрамами седой ветеран – взял свой кубок и тоже поднялся. Остальные последовали его примеру, и все выпили – за исключением брата Мильяна, который лишь на мессе пригубливал разведенное вино, и Якуба, который в знак уважения приложил правую руку к сердцу.

Встал и Руй Диас, а Беренгер Рамон, насупленный и хмурый, остался сидеть, не поднимая глаз, скрестив руки на груди.

– Не хотите выпить в память ваших воинов, сеньор граф?

– Отстань.

– Нехорошо это, сеньор.

– Иди к дьяволу.

Руй Диас выпил и сел. Миг спустя граф взглянул на него.

– Ну, надумал уже, какой взять выкуп? – осведомился он с нескрываемым пренебрежением. – Что попросишь в обмен на мою свободу?

Кастилец кивнул:

– Да, еще несколько дней назад мы с моим повелителем эмиром Мутаманом пришли к согласию.

– Воображаю…

Руй Диас кивнул:

– Человек вашего рода и положения не может стоить меньше пяти тысяч марок золотом и серебром. Таково было наше общее мнение.

– Что за ерунда!

– Вы себя недооцениваете, сеньор.

– Да я не располагаю сейчас такими деньгами! Я сильно потратился на эту кампанию!

Руй Диас движением руки как бы отмел эти доводы:

– В Барселоне есть иудеи-ростовщики, которые с удовольствием ссудят вас деньгами – под разумный процент, конечно. Да и эмир Лериды, по чьей вине вы оказались здесь, мог бы оказать содействие.

Если бы улыбки можно было различать по цветам, ту, что появилась на лице графа, следовало бы назвать «черной». Ибо самая черная злоба, как пена, выступила у него на губах – злоба вкупе с коварством и презрением.

– И что же – эмир поверит мне на слово или я останусь в плену, пока не привезут выкуп?

Руй Диас воззрился на него в притворном удивлении. Все это явно начинало забавлять его.

– Я ведь не сказал, что сумма выкупа будет именно такова. Я сказал всего лишь, что мы с эмиром обсуждали это.

– Надеюсь, вам не придет в голову увеличить ее.

– Ну, это будет зависеть кое от чего…

Беренгер вновь взялся за бороду. Он был явно сбит с толку.

– Очень подлая манера торговаться, – произнес он чуть погодя.

– А я-то думал, здесь вам хорошо… Приятно. Вкусное угощение, солнечный день, и все живы. – Он показал на соседний стол. – По крайней мере, они и мы.

Самое время, решил он наконец. И внимательно всматривался в искаженное ненавистью лицо графа, в суженные бешенством зрачки голубых глаз, зная, что сейчас надо сделать следующий ход в затеянной им игре. Не торопясь, очень спокойно он достал из-за пазухи и развернул документ на пергаменте:

– Прошу вас, прочтите это, сеньор, он составлен на двух языках – по-арабски и на вашем.

– Что это? – спросил граф опасливо.

– Прочтете – узнаете.

Беренгер Рамон принялся читать. Дочитав, покраснел и швырнул пергамент на стол:

– Мутаман, видно, спятил, если думает, что я подпишу документ, по которому ему отходят Монсон и Альменар.

– Но ведь они не ваши, сеньор.

– Они принадлежат эмиру Лериды, а он – мой данник. И союзник. Я не могу сделать вид, что меня это не касается.

– Захотите – сможете. Тем более когда на кону – ваша свобода.

– А что будет, если я не подпишу и откажусь платить выкуп?

Руй Диас пожал плечами:

– Это не мне решать. Но полагаю, вам придется долго сидеть в темнице в Сарагосе по воле моего эмира. – Он показал на шестерых франков и понизил голос. – А вот их судьба – в моих руках.

– То есть…

– То есть я с душевной болью – ибо они отважные рыцари – принужден буду их всех обезглавить.

Кулак Беренгера Рамона, опертый о стол рядом с рукописью, сжался так, что побелели костяшки пальцев.

– Негодяй!

Руй Диас принял оскорбление с большим хладнокровием:

– Таков обычай. Не я это придумал. А с другой стороны, по моим сведениям, на вашей совести тоже имеется сколько-то трупов. Так что вы, я думаю, привыкли, что людям рубят головы… И порой даже – не чужим людям.