Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

– Тяжело ранили? – спросил кастилец.

– Его сшибли с лошади, и он сломал себе шею. Ничего не чувствует… Просит, чтоб мы добили.

– А ты?

Мавр вздохнул.

– Пока не знаю, – сказал он с новым горьким вздохом. – Он мой друг.

Руй Диас кивнул. Каждый должен нести свое бремя, а сегодня досталось всем.

– А что там франки?

Якуб показал куда-то на восток:

– Отступили в беспорядке в сторону Балагера. Мы преследуем.

– Нельзя дать им перестроиться в боевой порядок. Никакому противнику нельзя, а уж этому – особенно.

– Не перестроятся, не успеют, – успокоил его мавр. – Мы убиваем, сколько можем. Они знают, что пощады не будет никому, кроме тех, кто способен будет уплатить выкуп, да и это сомнительно. И потому удирают, как зайцы, желая только спастись. Уходят, боя не принимая, хвала Всевышнему.

– Известно ли что-нибудь о графе Барселонском?

– Нет. Никаких сведений о нем. В последний раз я видел его знамя, когда мы распушили его резерв и он начал отступать.

– Наверняка сумеет уйти.

Минайя удовлетворенно поглядел по сторонам:

– Мы постарались на славу… Экую бойню устроили, а?

Якуб скривил губы, что можно было расценить и как намек на улыбку.

– Да уж… – Он показал на разбросанные по равнине тела. – Но и нам досталось.

– Это так, хоть и поменьше, – согласился Минайя. – Случается, что Господь глянет приветливо… А в этот раз на нашей стороне было их целых два – ваш и наш.

Якуб взглянул на него неодобрительно:

– Не кощунствуй, христианин.

– Прости.

Появился всадник на лошади, шедшей усталой рысью: это был Галин Барбуэс, который во время сражения носился из конца в конец с приказами, а потом еще принял участие в преследовании бегущего противника. Он был весь в пыли, а лошадь еле шла, поводя окровавленными боками. На груди у Галина висела толстая золотая цепь.

– Взяли Беренгера Рамона! – сказал он, подъехав.

– Что? – изумился Руй Диас. – Повтори!

– Мы взяли его, Сид! Схватили, когда он с несколькими своими пытался спастись бегством. Кое-кто был ранен, и это их задерживало. Надо думать, граф не хотел бросать их.

– Где это произошло?

Беглецы вброд перешли Ногеру, рассказал Барбуэс. Но наша конница была уже на другом берегу, так что труда не составило преградить им путь. Франки – числом чуть более дюжины – отбивались отчаянно, но в воде много не навоюешь. Кое-кого из раненых, сброшенных с коня, тяжелые доспехи утянули на дно.

– И наконец они сдались. Попросили пощады. И мы, увидев, что это люди достойные, не стали их убивать. – Он показал на золотую цепь. – Вот! Сам граф подарил ее мне в благодарность за то, что оставили его в живых.

– Ты уверен, что это был сам Беренгер Рамон?

Усталое лицо расплылось в широкой улыбке.

– Не сомневайся, Сиди. Я сам приставил ему меч к горлу и обезоружил.

Когда Руй Диас пришел туда, где собрали пленных, солнце, уже спускаясь за горизонт, удлинило тени и окрасило в лиловато-розовые тона сосны и дубовую поросль, вившуюся по окрестным холмам. Граф Барселонский сидел на земле под старым каменным дубом, возле развалин древнего визиготского монастыря, от которого остались только стены да арка над входом. Все прочее обратилось в груду замшелых, покрытых кустарником плит, по которым сновали ящерицы.

Беренгера и восьмерых его рыцарей, выживших после переправы вброд, стерегло человек тридцать мавров и христиан, и в числе последних были Ордоньес и Педро Бермудес, которому посчастливилось отделаться сломанной ногой и слегка разбитой головой и при этом вырваться из вражеских рядов, не опустив знамени. Пленники были полумертвые от усталости, выпачканы грязью и унижены. Ру́ки никому не связывали, но оружие отобрали и сняли доспехи со всех, кроме графа, у которого под красно-белой полосатой туникой виднелась кираса, отделанная серебряными пластинами.

Руй Диас спешился и поздоровался с Беренгером, но тот словно и не услышал его. Понуро опустив непокрытую голову, он смотрел в землю под своими сапогами, веточкой что-то чертил по ней и был так погружен в это занятие – то ли в самом деле, то ли притворно, – что появления Руя Диаса не заметил. Казалось, что к его тридцати годам в одночасье прибавилось еще двадцать.

Руй Диас молча уселся в нескольких шагах от него на большой камень. Рядом стали Минайя и Галин Барбуэс, а потом к ним присоединился и Диего Ордоньес. Бургосец сменил свою обычную хмурую свирепость на удовлетворенную улыбку, – впрочем, свирепость осталась при нем. Благо она больше соответствовала его облику – кольчуга, покрытая пылью и запекшейся кровью, от крови же розоватая повязка, охватывающая шею и поднимающаяся к виску, и два десятка отсеченных ушей, нанизанных на шнурок и гирляндой висевших на поясе рядом с мечом и кинжалом. Он с лихвой расквитался за свое собственное, потерянное в бою.

– У мавров тут сыскался лекарь, по-ихнему – тебиб , – сказал Ордоньес. – Так что сейчас избавим тебя от этой железки в плече.

– Дельная мысль.

– Говорит, что может дать тебе четверть драхмы опию – тогда дело легче пойдет.

– Потом. Пока хочу сохранить ясность мысли.

– Дело твое.

Он оставил Руя Диаса сидеть, как тот сидел, пока расстегивали и снимали с него пояс с мечом и кинжалом, стаскивали через голову подбородник, тяжелую кольчугу и поддоспешник. Оставшись голым по пояс – торс был весь в рубцах и отметинах, – Руй Диас покорно взял в рот протянутый ему кусочек деревяшки, чтобы вытерпеть предстоящее, и, мысленно читая «Верую» десять раз подряд, крепко стискивал его зубами, стараясь сохранять бесстрастие и не стонать. Минайя и Ордоньес с двух сторон держали его, а лекарь – иудей с морщинистым лицом и ловкими руками – молча и сноровисто извлек железный наконечник из раны, промыл ее уксусом, залил растопленным салом, чтобы прижечь, и туго перевязал. Потом занялся рассеченной бровью.

– Слушается рука-то? – осведомился Ордоньес.

Руй Диас попробовал пошевелить рукой. Почувствовал, что пальцы онемели, но почти не утеряли прежней силы. Кулак сжимался и разжимался.

– Слушается.

– А болит сильно?

– Терпимо.

Ордоньес протянул ему бурдюк с вином:

– Глотни-ка. В замену потерянной крови.

– Спасибо.

– Повезло тебе: рана чистая. Связки не порваны, сустав не задет.

Руй Диас, потягивая вино, наблюдал за Беренгером. Покуда извлекали стрелу, тот несколько раз поднимал глаза, а потом вновь принимался чертить по земле веточкой. С помощью Ордоньеса и Минайи вновь надев поддоспешник и затянув пояс мечом, кастилец поднялся и подошел к пленнику. Он преодолевал боль и старался ступать твердо. Протянул бурдючок:

– Выпейте вина, сеньор. Полегчает.

Граф Барселонский поднял голову, посмотрел на предложенное, а потом – на Руя Диаса. В голубых глазах, заволоченных усталостью и досадой, появилось обычное высокомерие. В сущности, он ведь и попал в плен потому, что промедлил покинуть поле боя. Даже когда исход его был предрешен, граф и его рыцари дрались с необычайным мужеством, покуда не выбились из сил, и лишь тогда пустились в бегство, но были взяты в плен посреди реки.