Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

– Ты весь в крови, дядюшка…

– Я ведь просил не называть меня так… Арбалетная стрела пробила и щит, и кольчугу.

– Сильно ранило?

– Да нет, не думаю… – Он прикоснулся к плечу, пощупал пальцем отверстие в кольчуге. – Хотя наконечник застрял внутри. Я его чувствую.

– Стало быть, неглубоко вошел.

– Да.

Они спешились неуклюже, с трудом, болезненно покряхтывая, неуверенно с отвычки ступая по земле. Примеру командира последовали все, кто еще оставался в седле. Держа коней в поводу, присели или повалились на траву. Бермудес подошел осмотреть его рану.

– Твоя правда, острие осталось внутри. Н-надо б-бы, – знаменщик опять стал заикаться, – его извлечь.

– Потом, – мотнул головой Руй Диас.

И снова посмотрел по сторонам. Десятки усталых, грязных лиц выжидательно повернулись к нему: бойцы знали, что он держит в руках судьбу каждого из них. Впрочем, непохоже было, что они подавлены и растеряны. Пока, по крайней мере. Сохранили оружие и коней, сберегли знамя и начальника. Остались живы и могут снова убивать. Для такого рода схваток атаковать, откатываться, перестраиваться – в порядке вещей. Нечто присущее их ремеслу.

– Пересчитал людей?

– По-по-теряли больше трети убитыми и ранеными… Боеспособных осталось человек восемьдесят.

– Немало. У дона Пелайо [20] Пелайо (пред. 685–737) – традиционно считается основателем и первым королем Астурии. В битве при деревне Ковадонга с горсткой сподвижников разгромил карательный отряд андалусийцев, и хотя эта победа не очень много значила с военной точки зрения, ее считают началом христианской Реконкисты. было меньше.

Знаменщик улыбнулся. То есть скривил лицо в усталой гримасе, одинаково пригодной и для добрых, и для дурных вестей.

– Д-да, – ответил он. – Могло быть хуже.

Руй Диас показал вдаль, где стояло воинство Лериды.

– Соединимся с теми, кто остался у Ордоньеса, – сказал он, еле превозмогая усталость. – А потом надо будет вернуться туда.

– Ясно, Сиди.

Он повернулся к своим людям из числа расположившихся поблизости, уставился на них, не говоря ни слова. Они слушали его разговор с Бермудесом, изредка переглядывались угрюмо, кивали, принимая как должное, что их в очередной раз попросили поставить жизнь на кон.

– Все, кто в силах, – по коням, – подвел он итог.

И с помощью Бермудеса взобрался в седло. Раненое плечо разболелось. Вдруг напомнило о себе раненное когда-то колено. Он огляделся по сторонам, разобрал поводья. Стар становлюсь, мелькнуло в голове, скоро стану совсем рухлядью, и не по годам мне будет все это.

– Как там Минайя?

– Вон он, – ответил один из всадников и вытянул руку, показывая куда-то вдаль.

Это была третья атака.

Руй Диас подумал, что даже у сурового, закаленного бойца, сделавшего войну ремеслом, заноет душа при этом зрелище. Ибо одно дело – вонзив шпоры, скакать на врага в окружении людей, с которыми сроднился в остервенении боя, и совсем другое – издали наблюдать, сложа руки, за их торжеством или разгромом.

Славный мой Минайя, сказал он про себя.

Вон он, его помощник – Минайя Альвар Фаньес. Скачет, осененный своим желтым флагом, во главе еще полутора сотен всадников, сомкнутым строем несущихся на врага. Земля дрожала от этой скачки.

– По-помоги им Бог, – сказал Бермудес.

Все смотрели в ту сторону: даже раненые и вконец обессиленные воины приподнимались, чтобы лучше видеть. Иные даже кричали какие-то ободряющие слова, как будто люди Минайи могли их услышать.

– М-может, на этот раз сумеют прорваться…

– Может.

Эскадрон Минайи, как единое существо – плотно сбитое и сверкающее на солнце, – прикрывшись щитами и выставив копья, летел вперед. И оставлял за собой густую тучу пыли, в которой мелькали фигуры мавров-пехотинцев, готовых устремиться в прорыв, как только эта отчаянная атака увенчается успехом.

– Вперед, – приказал Руй Диас.

И рысью направился туда, где вился флаг Диего Ордоньеса, вокруг которого строились уцелевшие в первой атаке бойцы. По пути люди Руя Диаса оглядывались на Минайю, уже завязавшего бой. Положение явно изменилось теперь: в тылу противника видны были быстро перемещающиеся знамена. А это значило, что сопротивление эмира Лериды слабеет и бреши заполняются подкреплениями. Заметив это, сарагосцы придвинулись вплотную к месту схватки, чтобы помочь своей кавалерии и начать рукопашную.

– С-сумеют, – настаивал Бермудес.

Руй Диас ничего не ответил. Он искал глазами орла, но того уже не было в поднебесье. Это могло быть добрым знаком или дурным, но времени размышлять уже не оставалось. Они подъехали к бойцам Ордоньеса, который выстроил эти шестьдесят или семьдесят человек в три шеренги: все были верхом и готовы к бою. Ордоньес двинулся навстречу:

– Рад видеть тебя живым, Сиди.

– А я – тебя.

Ордоньес являл собой зрелище, способное смутить не только врага, но и друга: весь в пыли и запекшейся крови, без шлема и верхом на чужом коне, из чего Руй Диас сделал вывод, что его жеребца убили или покалечили в атаке. Рука, державшая меч, была в запекшейся крови – чужой, но и собственная бурой коростой покрывала шею и плечо: она пролилась из раны, которая тянулась от шеи к виску и проступала сейчас под наспех и неумело наложенной повязкой. На лысом лбу виднелись глубокие следы от кольчужного капюшона.

– Что с тобой?

– С этими сволочами уха лишился… – мрачно проворчал Ордоньес. Струйки пота прочертили борозды по грязному лицу. – Хорошо, что у меня их два.

Они взглянули туда, где шел бой. Пехота обоих эмиратов сошлась в рукопашной, флаг Минайи по-прежнему развевался в самой гуще, а сам он вроде бы не собирался отступать. Либо он побеждал, либо его обложили со всех сторон. Чтобы лучше видеть, Руй Диас привстал на стременах. В поле зрения попал теперь и зеленый флаг Якуба, бившийся на ветру левее. Не дожидаясь новых приказов, раис ввел в бой подкрепление.

– Эта тварь мавританская дело свое знает, – пробурчал Ордоньес, смотревший туда же.

Миг пришел, сказал себе Руй Диас. Или мне так кажется. Но если промедлить – упустишь его навсегда. Доверяясь наитию, он решил, что настала пора сыграть в чет-нечет. Победа или разгром. Бог или дьявол.

Однако сомнения не покидали его. И это плохо. В бою важно не что именно ты делаешь, а как – с отвагой и решительностью.

Он снова взглянул на своих всадников. Они уже примкнули к отряду Ордоньеса, выстроились в боевой порядок рядом с его людьми. Полторы сотни людей и лошадей, готовых вновь ринуться в битву. Одни делали по глотку из фляг, другие оправляли доспехи, третьи оглаживали лошадей, беспокойно мотавших головами.

– Справятся, – сказал Ордоньес, угадав, о чем думает командир.