Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

«И прости нам долги наши».

Надеюсь, подумал он, Господь будет ко мне снисходителен, если сегодня доведется постучаться в Его двери.

На миг попытался представить, каково будет там – в раю, в аду или в чистилище. Впрочем, брат Мильян уверял, что с павшего в бою снимется бо́льшая часть грехов. И на тот свет он отправляется налегке и чистым, как патена [19] Патена – в католической церкви латинского обряда один из литургических сосудов, блюдо с изображением сцен из Нового Завета. . А рыжему монашку вроде бы можно верить.

«Как и мы прощаем должникам нашим».

Пехота агарян, стоявшая сомкнутым строем, была уже совсем близко. Тюрбаны, шлемы, кожаные нагрудники. Бородатые лица, глаза, горящие яростью или затуманенные страхом – нужна большая выдержка, чтобы не дрогнуть перед этой несущейся на тебя лавиной коней, копий и людей в железе. И как хочется съежиться, спрятаться, когда накатывает эта смертоносная волна, топча тела убитых, давя раненых, которые уже не успеют укрыться в глубине боевых порядков.

«Не введи нас во искушение».

Хрипло взревел рог Гормаса. Он заставил его звучать, как трубы Страшного суда.

Земля гудела от ударов копыт и, казалось, вот-вот разверзнется.

Тучей летели стрелы и камни, стуча по щитам, как град.

«Но избави нас от лукавого».

Руй Диас ждал, когда окажется вплотную к первой шеренге. И когда это произошло, вмиг исчезли все мысли и все чувства – последним было ощущение безмерного одиночества. Он опустил копье, еще крепче уперся в стремена и ринулся вперед.

Кастилия, рвался из его груди рев. Сантьяго и Кастилия.

Перекрывая топот коней, идущих галопом, и шум битвы, голос его множился и усиливался, как могучим эхом, подхваченный полутора сотнями глоток.

Сантьяго и Кастилия, гремел безумный вопль.

Сантьяго и Кастилия.

Сшибка была такой силы, что Руя Диаса едва не выбило из седла.

Он услышал треск чужого копья, переломленного о чей-то щит, несколько стрел и дротиков прожужжали мимо, коснувшись лица. Он вонзил острие своего собственного копья и тоже сломал древко о первого попавшегося – это был командир- альмокаден , который, размахивая мечом, отдавал приказы, – потом выхватил меч, прикрылся щитом, сжал зубы и на вертящемся коне врезался в гущу мавров, рубя направо и налево. Он дрался во всю силу, в полную меру своего умения – и теперь уже не за эмира Сарагосы, и не за Кастилию, и не за своих людей, и даже не за то, чтобы поддержать славу бойца и воителя.

А – за свою жизнь.

Мавры эмира Лериды хоть несли огромные потери, но все же держали строй. Ибо знали, что разброд или, пуще того, бегство означает верную смерть, а потому сражались упорно и стояли неколебимо, как скала.

Улучив мгновение в этом отчаянном кровопролитии боя, который требовал напряжения всех сил и казался нескончаемым, Руй Диас сумел оглянуться по сторонам и убедиться, что шеренги противника все еще густы, а бреши немедленно заполняются подходящими из тыла подкреплениями. Он знал, что, как и всякие воины, эти мавры способны выносить ужас боя лишь до определенного предела, но предел этот все никак не наступал. Командиры с мечами в руках наводили порядок, сплачивали ряды.

Он глотнул раскаленного воздуха пополам с пылью так жадно, что ободрал себе гортань. Огромным усилием воли вернув себе хладнокровие, заставил разум возобладать над остервенением резни.

Вторая атака захлебнулась.

Руй Диас вновь стал полководцем, а не обезумевшим, хищным и одиноким зверем. Он дернул повод, поворачивая коня, крикнул: «Отходим» – и стал искать глазами племянника, чтобы тот протрубил в рог сигнал к отступлению, но, так и не найдя, окровавленным мечом показал Диего Бермудесу, который под защитой нескольких бойцов из Вивара высоко держал красно-зеленое знамя, место, где надо будет перестроиться.

– Отходим! Отходим!

Этот клич достиг слуха сражающихся. И вот они пронеслись мимо – пронеслись стремительно, пришпоривая коней, чтобы не отстать от товарищей и поскорее выйти из боя. Израненные, оборванные, залитые своей и чужой кровью, с блуждающими взглядами из-под шлемов, они едва держались в седле, а рядом, перепрыгивая через тела, скакали лошади без всадников.

– Отходим!

Руй Диас хотел помочь отставшим. Рубя до ломоты в руке ряды мавров, он пришел на выручку раненому кастильцу: лицо у того было разбито камнем из пращи, а из крупа его коня торчала стрела. Он обеими руками цеплялся за луку седла, чтобы не свалиться. Но вот справился, дал шпоры и поскакал следом за своими, в беспорядке возвращавшимися под знамя.

Что-то прожужжало в воздухе, а потом зазвенело.

Арбалетная стрела пробила его щит.

Руй Диас ощутил, как в левое плечо впивается железо – стрела пронизала кольца кольчуги, рассекла стеганый поддоспешник, – но в горячке боя не почувствовал боли. Лишь толчок и – внезапно ослабела рука. Вонзил шпоры, пригнулся к шее взмыленного Бавьеки и попытался избавиться от щита, который трясся от скачки и бередил рану. Ему удалось наконец высвободить руку из ремней и бросить щит. Вот теперь, когда вместе с ним он вырвал и обломок стрелы, стало по-настоящему больно. Меж тем он поравнялся с тем самым всадником, которого недавно прикрыл: тот все-таки свалился с седла, запутался ногой в стремени, и разогнавшийся на галопе конь тащил его по земле.

Легкая конница и пехота Сарагосы бились достойно, сдерживали противника, давая тяжелой кавалерии время и возможность перестроиться. Тех, кто еще в силах был сражаться, осталось не больше сотни, как убедился Руй Диас, когда подъехал к ним. Почти все были ранены или ушиблены камнями, но одни еще оставались в седле, другие, которым досталось сильней, уже спешились, а иные даже со стонами повалились на землю. Бесцельно бродили взмыленные лошади, а измученные воины озирались по сторонам в поисках товарищей или желая понять, кого же они недосчитались.

При виде Руя Диаса, ехавшего к ним медленной рысью, многие ликующе закричали, радуясь, что он жив. Педро Бермудес с развевающимся знаменем поспешил к нему навстречу. Шлем сбит, закрывавшая кольчугу туника разодрана, перчатки выпачканы кровью, белая куфия стала бурой. Покрасневшие глаза – на лице, как коркой покрытом засохшей пылью и потом.

– Слава Богу, Сиди… Он охранил тебя.

Теперь знаменщик совсем не заикался – битва, как всегда, сделала его речь гладкой и текучей. Руй Диас посмотрел по сторонам, ища своего племянника Фелеса Гормаса.

– Где твой двоюродный брат?

Знаменщик безразлично пожал плечами. День только начался и не оставлял места для скорби и жалости – даже к близким.

– Уже нигде. Я видел, как он упал с коня.

Руй Диас подумал о своей сестре, которая в Виваре ждет сына, а тот не вернется никогда. Поглядел туда, где еще недавно кипела схватка, и подумал, что после этого дня многие матери, жены и дети будут ждать напрасно.