Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

– Всем желаю удачи, – говорил Руй Диас. – Удачи вам… Удачи…

Всадники раздвинулись, освобождая ему проход. Руй Диас чувствовал, как пахнет от них железом, кожей, по́том и навозом. Это были лучшие в мире бойцы, испытанные и закаленные в бесчисленных боях, люди, в совершенстве превзошедшие свое смертоубийственное ремесло, – оттого-то Ордоньес и поведет их в первую атаку. Бестрепетные и невозмутимые, упирая копья в стремена и уже перевесив щиты из-за спины на левую руку, они затягивали ремни шлемов и поудобней усаживались в седлах с высокой лукой. И готовы были без громких слов глянуть в лицо тому, что ожидало их.

– Задайте им жару, ребята… Покажите, на что способны. Пусть увидят, как дерутся те, кто умеет драться.

Десятки глаз уважительно смотрели на него из-под стали шлемов. Дернув поводья, чтобы уступить ему дорогу, иные дотрагивались до его руки или, по обычаю, похлопывали по плечу, веря, что эти прикосновения даруют им удачу. И Руй Диас ехал в этом живом ущелье, называя по именам тех, кого знал. Находя для каждого приветное слово или ободряющий взгляд.

Сражение началось внезапно.

Не затрубили рога, не раздалось команд. Вот только что все было безмолвно и неподвижно – и в следующий миг Руй Диас увидел, как взвился над строем флаг Диего Ордоньеса и его люди двинулись вперед.

– Ордоньес пов-вел с-своих, – сощурясь, сказал знаменщик Педро Бермудес.

Сид, стоя перед вторым эскадроном, видел крупы коней, спины всадников и частокол копий. Обученные на славу воины тронулись сперва неспешно, шагом, чтобы не утомлять коней прежде времени, пока не придет время пустить их во весь опор. Они удалялись, держа прежний – сплошной и сомкнутый, стремя к стремени, – строй, явно стараясь сохранить его и при близкой уже атаке. И были готовы, постепенно прибавляя ходу, доскакать до врага в боевом порядке.

Уже начался пологий подъем, в конце которого видны были копья и щиты противника. Лучники и пращники, сновавшие между двумя воинствами, юркнули под защиту своих плотно сбитых рядов и уже оттуда пускали стрелы и камни в наступавшую конницу, которая с каждым мгновением была все ближе. Голубой флаг двигался теперь стремительно, всадники пришпорили коней, переведя их на рысь. Копыта застучали согласно и в лад, позади скачущих заклубилась пыль, скрывая из виду все, кроме спин всадников, взявших копья наперевес. А когда до противника оставалось уже совсем немного и по знаку Ордоньеса знаменщик помахал голубым флагом из стороны в сторону, кони взяли в галоп, и поле битвы окутало плотное облако пыли, откуда доносились разноголосые крики тех, кто убивал и умирал.

– Нет, с первого раза не прорвут, – заметил Фелес Гормас, беспокойно шаря по своему неизменному рогу.

Руй Диас взглянул налево и направо, где его легкая конница – агаряне из Сарагосы – с луками и дротиками напирала на неприятельские фланги, поддерживая наступление своей пехоты, которая должна была либо устремиться в прорыв, либо – если его не случится – прикрывать кавалерию Ордоньеса, когда она откатится назад. Он знал, что первая атака, скорей всего, захлебнется, но верил, что она ослабит противника и облегчит следующие.

Он поднял глаза к небу. Орел по-прежнему плавал в вышине, чертя круги над правым флангом, и Руй Диас снова решил, что это добрый знак. Если сегодня одержим победу, вдруг осенило его, велю изобразить эту птицу на щите. В благодарность. Гордо вскинувшего голову орла из Альменара.

Он обернулся ко всадникам, которые неподвижно сидели в седлах с копьями в руках, и окинул их долгим взглядом. Зрелище было великолепное. Легкий ветерок шевелил треугольные флажки на ясеневых древках, упертых в стремена. Эти полторы сотни кавалеристов были точно такими же, как те, кто атаковал первыми и кто пойдет в атаку следом за этими – выдубленные всеми родами испытаний люди из приграничья. Многие из них, уроженцы Вивара и Бургоса, когда-то последовали в изгнание за ним, как теперь пойдут в бой. Оглядывая их, Руй Диас в полной мере ощутил суровое братское чувство к товарищам по оружию. Смутную, выношенную изнурительной чередой боев и походов гордость за все то, что уже случилось и еще случится в их жизни.

– Я сейчас врежусь в гущу этих недоносков, – крикнул он с внезапной шутливостью. – Вы уж не оставляйте меня там одного!

В ответ грянул смех и возбужденные голоса. Сиди, понеслось над строем, Сиди.

Пока этого было довольно. Педро Бермудес поднял зеленое знамя, Фелес Гормас приготовился подать сигнал, сплюнул и облизнул губы. Все было в порядке. Руй Диас поглядел на облако пыли, окутавшее поле битвы, – оттуда выносились лошади без седоков, выбирались, хромая и шатаясь, раненые. Вскоре увидел и голубой флаг, стремительно двигавшийся назад и влево: Диего Ордоньес не сумел прорвать строй и отступал. Но был еще жив. По крайней мере, так казалось.

– Пошли, – сказал Руй Диас.

Он заставил себя не долее чем на миг вспомнить Химену и дочерей, а потом постарался забыть их. Перекрестился, застегнул подбородник, вдел левую руку в ремни щита, крепче взял копье, стиснул коленями бока Бавьеки и пустил его шагом, слыша, как позади заскрипела кожа седел, зазвенела сталь вооружения и – пока еще неспешно – застучали копыта.

«Отче наш, сущий на небесах, – бормотал он сквозь зубы. – Да святится имя Твое».

Он все еще завидовал орлиной зоркости, но и его глаза живо и неустанно смотрели налево и направо, подмечая все: и всадников Ордоньеса, которые беспорядочной толпой выбирались из боя, под прикрытием пехоты и легкой конницы пытаясь перестроиться для второй атаки. И – сквозь оседавшую пыль – все еще густые и плотные шеренги противника, готовившиеся отразить новый натиск.

«Да придет царствие Твое».

Трупы людей и лошадей на земле. Их много. Чтобы атакующие, которые понесутся галопом, не споткнулись, он направил Бавьеку немного правее. Дал ему шпоры и перевел на рысь, слыша позади мерный слитный топот.

«Да будет воля Твоя на земле, как на небесах».

Кавалерия была еще в ста шагах, когда строй воинов Лериды сомкнулся в ожидании атаки. Руй Диас уже отчетливо различал щиты и упертые в землю копья, выставленные навстречу врагу частым стальным гребнем.

Под ложечкой возникла хорошо знакомая сосущая пустота. Пусть бы орел продолжал лететь вправо, подумал он. Потом всадил в бока Бавьеки шпоры и послал его в галоп.

– Сантьяго! Кастилия и Сантьяго!

За спиной протрубил рожок, и полторы сотни глоток повторили боевой клич.

«Хлеб наш насущный дай нам днесь», – бездумно и привычно повторял про себя Руй Диас, не стараясь осмыслить те слова, что слетали с его собственных губ под сталью подбородника.

Пустота в животе была темной и глубокой, как колодец, и уже доходила до сердца. Напряжение царапало ему пах и поясницу, сводило мышцы так, что, казалось, они вот-вот порвутся. Он крепче уперся в стремена, чтобы не ерзать в седле, не натрудить спину коню, несшему на себе такую тяжесть. Шальная стрела уже без сил, на излете, со звоном ударила его по шлему. Лязгнула сталь. Вторая попала в щит.