Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

И у самого Руя Диаса имелась своя история. Когда четвертой атакой прорвали наконец оборону мавров и после того, как рассеяли тяжелую конницу франков, началось преследование, и сражение рассыпалось на множество отдельных стычек. Вместе с другими он оказался посреди ручья, куда загнали отряд франков, попытавшихся уйти через сосновую рощу, а когда не вышло, дорого продавших свои жизни. Все они отчаянно дрались сперва верхом, а потом пешими и пали один за другим. Руй Диас убил последнего – видного франкского рыцаря – после того, как предложил ему сдаться, а он гневно отверг это предложение. Сейчас он лежал у самой воды, голый и белый, как червяк, одним из первых став добычей мародеров.

– Это наш день, – сказал Минайя.

– Похоже на то.

Двое всадников спешились и помогли Рую Диасу забраться в седло. Минайя придвинулся вплотную, осматривая рассеченную бровь и раненое плечо:

– Больше ничего?

– Насколько я знаю…

– Дешево отделался.

Руй Диас обвел рукой берег, заваленный трупами:

– Не скажи.

Человек шесть выбрались из реки и присоединились к ним. Они вели своих и чужих коней, нагруженных оружием и доспехами павших.

– Что там происходит, не знаешь?

Минайя снял шлем и откинул кольчужный наголовник. Стал потягиваться, разминая затекшие от долгого сидения в седле ноги и спину. Провел ладонью по усталому лицу, покрытому шрамами и оспинами.

– Бой продолжается. – Он стянул с головы и куфию, вытер ею взмокшие щеки и лоб. – Наши преследуют мавров из Лериды, рубят всех, кто под руку попадется… Говорят, эмир сумел уйти, и для этого многим его людям пришлось пожертвовать жизнью.

Руй Диас как будто не слышал его. Он был погружен в воспоминания о том, что было совсем недавно: картины сражения представали в памяти так живо и ярко, будто повторялись наяву. Тяжкий топот копыт, звон и лязг железа, крики людей, которые убивали и умирали. Жара, пот, пересохшее горло, ломота в руке, уставшей подниматься и разить.

– Ты слышишь меня, Сиди? Я говорю, что эмиру Лериды удалось сбежать.

Руй Диас кивнул, словно возвращаясь из дальней дали. Только сейчас, отойдя от горячки боя, смог он выстроить всю последовательность событий и принятых им решений – плодов опыта и наития. Решений, которые привели его сюда, а могли бы – по прихоти судьбы или ошибки в расчетах, – могли бы превратить его в одного из тех, кто валялся сейчас нагишом на берегах этой речонки.

Он снова взглянул на поле битвы, над которым наконец-то рассеялась пыль. И постепенно понимая, почему все сложилось так, а не иначе.

Теперь и только теперь он со всей определенностью понял, почему победил.

Они начали с того, что ударили по тяжелой кавалерии франков, наступавшей на правое крыло, – Руй Диас, Ордоньес, Бермудес со знаменем и еще сто восемьдесят всадников – христиан и мавров, – которые перестроились и сначала шагом, потом рысью и наконец галопом двинулись на врага. А Руй Диас знал по опыту эту особенность подобных столкновений: за миг до лобовой сшибки двух масс конницы та, у которой меньше решимости или веры в победу, дрогнет и повернет вспять. Это отчасти напоминает старинную игру в гляделки: кто моргнет – тот и проиграл. Здесь все зависит от решимости воинов и от хладнокровия военачальников.

Старо как мир. И как война.

Так все было и на этот раз.

За тридцать шагов до удара франки стали придерживать коней.

Для этого не было решительно никакой причины, однако они это сделали. Ни опытностью, ни отвагой они не уступали бойцам Руя Диаса – а может быть, все же уступали? Может быть, им не хватало дерзости. Так или иначе, таинственные силы, управляющие сердцами, будто вселили вдруг неуверенность в командиров франков, и они натянули поводья, и этого оказалось достаточно, чтобы все их войско повернуло вспять. Тогда атакующие пришпорили коней и начали преследование, разя в спину: убили они немногих, а смятение вселили во всех, так что франки, утратив слаженность и власть над собой, рассеялись по всему полю сражения, а потом и вовсе оставили его.

– Ох и бестия же оказался этот твой племянничек, – сказал Минайя.

Руй Диас глядел на него, удивленно моргая. Получилось так, словно помощник прочел его мысли.

Ибо в эту самую минуту он как раз думал о Бермудесе. Когда после атаки все перестраивались вокруг знаменщика, высоко держащего знамя, он указал вдруг на вражеские ряды – там, на расстоянии всего лишь одного полета стрелы, пехота, видя, как бежит тяжелая кавалерия, дрогнула и расстроила ряды, где открылись никем уже не заполняемые бреши. Пешие мавры Якуба дрались доблестно, но сил у них явно не хватало. И Руй Диас, оценив положение, оглядел своих кавалеристов, чтобы понять, в состоянии ли они предпринять новую атаку. Сражение проиграно, вспомнилось ему, лишь когда ты сам это признаешь. А он этого делать совсем не собирался. И тут заика-знаменщик вновь перестал заикаться и совершил то, что совершил. Вернее, то, что выкрикнул и сделал.

– Вот она, Сиди! – воскликнул он. – Вот она, победа!

И с этими словами, всадив до самых каблуков шпоры в бока своему коню, погнал его на вражеский строй, врезался в него, топча живых и мертвых, размахивая мечом в этой одиночной и самоубийственной атаке.

Тогда и Руй Диас почувствовал его.

Этот миг.

Эту мимолетную кратчайшую частицу времени, которая определяет жизнь и исход битвы.

Потом он перестал думать, пришпорил коня, спеша на помощь своему знаменщику, и сто восемьдесят всадников рванулись за ним через ряды своих пехотинцев, а те при их приближении расступались с восторженными криками.

Усталые лошади шли шагом, и отряд двигался медленно. Вот оставили позади сосновый лесок и реку. На другом берегу расстилалась равнина, где произошло недавнее сражение. Повсюду – на сколько глаза хватало – валялись трупы людей и лошадей, лежало брошенное оружие, ползали раненые, взывая о помощи к тем, кто еще оставался на ногах. Звенели полчища мух, и, как на скотобойне, пахло требухой, навозом, кровью. Кучки мародеров бродили по полю в поисках поживы или ловили бесхозяйных лошадей. Ударами копья или камнями добивали врагов, подававших признаки жизни.

Невысоко над полем, сбившись в черные стаи, кружили вороны и нетерпеливо ждали, когда можно будет приступить к пиршеству.

Вскоре Руй Диас увидел Якуба аль-Хатиба и его людей. Раис – такой же грязный и окровавленный, как и все, – стоял на коленях перед раненым мавром. При виде кастильцев он поднялся:

– Сердечно рад видеть тебя живым, Сиди… Всевышний оказался милостив к нам с тобой.

Он положил руку на луку седла. В усталой улыбке раздвинул потрескавшиеся, покрытые коркой губы. Под глазами лежали глубокие темные круги. Руй Диас взглянул на раненого: это был Али Ташфин, тот самый, что ходил в Монсон на переговоры о сдаче. Отважный и знающий свое дело, он был заместитель Якуба и один из самых близких ему людей.