Назир Сафаров - Гроза

Додхудай ждал ответа, но поскольку Хатам продолжал молчать, Додхудай снова спросил:

— Ты понял, я у тебя спрашиваю?!

— Да, я слышу, что вы спрашиваете… Вы сказали, что бог отвел кочевнику место в раю?

— А ты сомневаешься в этом?

— В этом-то я не сомневаюсь… Откуда вы-то узнали, что бог отвел место тому кочевнику в раю? Вот что хотел бы я знать.

— Тебе обязательно это знать? Если тебе что бы то ни было сказал человек старше тебя, так уж ты верь ему. Молодые не должны прекословить старшим. Понятно?

— Понять-то я понимаю… Кочевник совершил намаз — это уж ладно, этому можно поверить, а вот кто видел, что бог отвел ему место в раю? И какой грех, если мне хочется знать и понять это? Так учил меня мой Ходжа-бобо. Может быть, вы сами видели, как бог отвел место кочевнику в раю?

Додхудай захохотал:

— Да кто же видел бога своими глазами? Каждый мусульманин познает бога только разумом. Мы не видим бога, но бог видит нас и наблюдает за нами..

— Бог никогда, что ли, не спит?

— Прекрати! Не будь богоотступником! Что очевидно аллаху, то неведомо рабам божьим. Все во власти бога — земля и время… И еще одно скажу тебе: с богом никто не виделся. Только через Хазрата Джабраила наш пророк разговаривает с богом. Я говорю это потому, что и такие знания когда-нибудь пригодятся тебе… Понял?

— Немного, — ответил тогда Хатам.

— Вот и молодчина. Что больше всего дал бог людям, так это дней. Немного-понемногу, день за днем будешь узнавать все больше и больше и вдруг станешь мударрисом, а?

— Да, не удивительно, раз уж вы учите меня. И так я уже многому у вас научился.

— То-то же, ты, проказник, неспроста допытываешься и докапываешься до всего! Ну, отдохнул? Потихоньку трогайся, а я тебе расскажу все, что знаю о светопреставлении.

— Вас самого, оказывается, можно назвать святым. Ведь я только что подумал: «А что, если я спрошу о светопреставлении», а вы сами и заговорили о нем. Расскажите, какое оно, светопреставление, такое ли оно, как о нем думают правоверные?

— Еще спрашиваешь — такое ли оно? Да разве оно может быть не таким? Никогда не сомневайся, не то станешь богоотступником, а уж это самое тяжкое преступление. А теперь слушай. Светопреставление это день Страшного суда. В этот день солнце с утра приблизится к земле на длину копья. Наступит страшная жара, горы расплавятся, реки будут кипеть. Мертвые встанут из могил и, воздев руки, будут вопить: «О, Мухаммед!», «О, аллах!» А наш пророк Расул-иль-аллах, то есть посланник бога, будет стенать и рыдать: «О, мои мусульмане, горе! Горе!» Он будет протягивать руку таким, как мы с тобой праведным мусульманам, жарящимся на невыносимой жаре и всех поведет к главному весовщику аллаха. Эти весы и есть то самое место, где плохие мусульмане отделяются от хороших, где лучшие оказываются вместе с лучшими, а худшие с худшими. Главный весовщик взвешивает на весах все совершенные нами в этом бренном мире поступки и грехи наши и благодеяния. У кого окажется больше грехов, тех отправляют в ад, а у кого окажется больше благодеяний, тех отправляют в рай.

— А где хранятся все наши поступки, и благодеяния, и грехи?

— Эта книга называется аммол. Два ангела беспрерывно записывают в эту книгу все человеческие поступки. А хранится книга у главного весовщика.

— И наши с вами поступки тоже записываются в аммол?

— А то как же!

— Если так, давайте совершать как можно больше благодеяний. А что такое благодеяние? Каким бывает оно?

— Да вот то, что ты делаешь сейчас, самое-самое благодеяние. Ворота рая будут открыты для тебя, сын мой. А в раю… В раю все приготовлено, что только не пожелаешь. Вместо воды будешь всегда пить шербет. Тебя будут всегда окружать красавицы гурии с тонкими талиями. Они настолько нежны и изящны, что когда пьют воду, вода просвечивает у них в горле, когда съедят хоть немного моркови, заметно в боках. Они — красавицы. Щеки у них — алые цветы, губы — полураскрытые бутоны. Смело отказывайся от всех наслаждений на этом свете, истинные наслаждения только там, понял?

— Понял. Значит, надо скорее отправляться на тот свет, зачем зря шататься на этом? Вам уж наверняка открыты ворота рая, а вот у меня, оказывается, дела плохи, — сказал Хатам.

— Не надеется лишь шайтан. Почему же ты говоришь, что твои дела плохи? Даст бог, мы с тобой вдвоем войдем в рай.

— Нет, — сказал со вздохом Хатам, — ведь я же не построил мечети, как это сделал ваш отец…

— Строить мечети дано не всем. Великое благодеяние и то, что делаешь сейчас ты. Ты на своих плечах носишь меня в мечеть на намаз и обратно домой. Это большое благодеяние. Если ты хочешь, чтобы было тебе хорошо в потустороннем мире, то отрекись от наслаждений в этом мире, сынок.

— Я и так уж отрекся, дядя. От чего еще мне отрекаться? Если бы у меня была возможность построить мечеть подобно вам и вашему отцу! Нет, трудно быть похожим на вас. У меня же нет, как у вас, земли, воды, богатства, чабанов, слуг, чайрикеров. Оказывается, ежедневно в пятикратном намазе мусульмане благословляют вашего отца и вас, и на джума-намазе домулла-имам произносит имя вашего отца при чтении хутбы. Трудно быть похожим на вас. Ваши родители знали, оказывается, какое вам дать имя. Вы, оказывается, и есть додхудай, данный богом.

— Верно говоришь, вот посмотри, — сказал Додхудай, показывая правую руку. — Пять пальцев не равны, подобно этому сам всемогущий аллах создал кого богачом, а кого нищим. Вот возьми меня или твоего приятеля Джаббаркула-аиста. Я направил тебя на путь истинный и обучил намазу. Это благодеяние. Этим благодеянием тебе обеспечена хорошая жизнь на том свете. Вот и прибыли живы-здоровы в мечеть. Пусть сопутствуют тебе духи имама Хасана, имама Хусана, брат мой!

Поднимаясь по лестнице как обычно, Хатам увидел Ходжу-цирюльника и Карима-каменотеса и поздоровался с ними.

Во дворе мечети было полно народу. Увидевшие Додхудая люди расступились на две стороны, говоря: «Дорогу, дайте дорогу!», а Хатам с возгласом: «Берегись! Посторонись!» — пробирался между выстраивавшимися в два ряда молельщиками. Додхудай поклоном головы здоровался с людьми, держался гордо, словно все эти люди специально вышли его встречать.

Поднявшись по ступенькам на высокую террасу, Хатам зашел в правое крыло мечети, подошел к поставленному возле минбара для чтения хутбы приспособлению — низкому широкому табурету, присел на корточки и с помощью людей усадил Додхудая на табурет.

Некоторые из молельщиков подходили к Додхудаю, здоровались с ним, снова возвращались и становились в ряд. Хатам перевел дыхание, вытер пот с лица, поправил одежду на себе, намотал одолженную Додхудаем чалму палевого цвета на голову и сел рядом с ним на корточки.