Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

В сентябре девятнадцатого Ермилов собирался на фронт: была объявлена всеобщая мобилизация коммунистов. Московскую контру к тому времени чекисты практически истребили. Даже тех, кто не успел встать на путь активной борьбы с советской властью, но мог это сделать в ближайшем будущем. Тогда-то Ермилов и заготовил для себя несколько запасных выходов, никого, разумеется, не поставив об этом в известность. Притон Варвары-турчанки был одной из «ям», в которой можно было лечь на дно, поднимаясь на поверхность для жестокого мщения. Он готовился снова стать волком-одиночкой.

Деревянный двухэтажный дом, обшитый тесом, в котором жила Варвара-турчанка, стоял среди подобных же домов в глухом переулке. Вокруг дома росли высоченные сосны и сибирские лиственницы, сразу за дровяными сараями заросли бузины, сирени и лещины переходили в девственные заросли Сокольнического парка. Совсем недавно это были всё ночлежные дома, но еще в декабре семнадцатого их очистили от ворья и жулья, от всякого деклассированного элемента и заселили рабочим и служилым людом. Правда, работу эту так до конца и не довели из-за начавшейся гражданской войны, но удар по сухаревкам и хитровкам был нанесен серьезный.

Варвара встретила Ермилова без радости: у нее к тому времени завелся сожитель из московских чиновников. Ермилова она даже на порог не пустила, и пока они разговаривали в полумраке общего коридора, куда выходило множество дверей, все оглядывалась с опаской и прислушивалась.

Ермилов не стал допытываться у нее, чем вызваны опасения, он и так все понял: если когда-то ее завербовал он, то не исключено, что ее перевербовал и кто-то другой — времени-то прошло вон сколько.

Надо было уходить и как можно скорее. Возможно, Варвара извещена о том, что Ермилова ищут, что он уже как бы и не сотрудник Чека, а совсем наоборот. Ее поведение подсказало Ермилову, что его появления в Москве ждут, и в запасе у него не так уж много времени. Но если он вывернется и на сей раз, то непременно раскопает, каким образом и с чьей помощью Орлов-Смушкевич из агента полиции превратился в руководящего сотрудника Чека. Наверняка Дзержинский об этом не знает ничего. Во всяком случае, Ермилову хотелось так думать. Ему бы только добраться до Феликса…

Неудача поджидала Ермилова и на второй «яме»: дома этого, тоже деревянного, два года тому назад смотревшего подслеповатыми окнами на оградки и деревья Богородского кладбища, не оказалось на месте — одни головешки. Старушка, бредущая к колодцу за водой, словоохотливо поведала ему, что дом сгорел прошлым летом, что не иначе, как его подожгли уркаганы, обозленные на советскую власть, отнявшую у них почти все притоны.

Оставалась последняя «яма», но уже в самом центре Москвы, в пяти минутах ходьбы от Лубянки.

Прежде чем отправиться туда, Ермилов зашел в ближайшую аптеку и позвонил в приемную Дзержинского. Дежурному он назвал свою чекистскую кличку, под которой работал в Москве, сказал, что по весьма важному и срочному делу, и стал ждать у телефона, покашливая, как это делают чахоточные, поводя время от времени головой.

Черноглазая молоденькая еврейка, не старше пятнадцати лет, подменявшая, видать, аптекаря, с любопытством поглядывала на странного посетителя из-за конторки. Ермилов знал, что когда у нее спросят, кто это был, она запомнит именно это: как старик поводил головой и покашливал. Все остальное попросту не вместится в ее памяти. А стариков на московских улицах полно, стало быть, будут искать покашливающего и поводящего головой. Это уже проверено, и не раз. Если, разумеется, среди чекистов не окажется такого, кто слишком хорошо знает повадки Ермилова еще с дореволюции.

Ожидание оказалось слишком долгим. Наконец трубку взяли снова, но уже другой человек, с сильным прибалтийским акцентом. Он стал выспрашивать, кто он такой, товарищ Егор, и какое у него дело к товарищу Дзержинскому. Не трудно было догадаться, что человек этот специально тянет время, пока кто-то уже по другому телефону выясняет у телефонисток, откуда «товарищ Егор» звонит. А кто-то принимает меры к его задержанию.

В конце концов, там, на Лубянке, хорошо знают, кто скрывается под кличкой Егор, а тот факт, что человек из Чека делает вид, что понятия не имеет, с кем разговаривает, означает лишь одно: ему велели подольше удержать Ермилова у телефона.

И Ермилов повесил трубку.

Он вышел из аптеки и направился в сторону Преображенской площади, свернул в первый попавшийся переулок, задами снова вышел к аптеке и, затаившись в узкой щели между сараями, стал ожидать, что воспоследует после его звонка на Лубянку.

Минут через пятнадцать показался автомобиль, а в нем шестеро чекистов. Автомобиль подкатил к аптеке, чекисты посыпались из него, как горох, и оцепили дом. Двое вошли внутрь, а минут через пять вышли вместе с девчушкой и старичком-аптекарем. Девчушка махнула рукой в сторону Преображенки, старичок покивал головой, будто тоже видел, куда пошел Ермилов. После этого чекисты собрались возле машины, посовещались и разбрелись по близлежащим домам.

Что ж, он, Ермилов, действовал бы точно так же. Вряд ли и ему самому пришло бы в голову, что человек, которого он ищет, стоит в тридцати шагах от него и наблюдает за его действиями. Собственно говоря, этот человек, то есть сам Ермилов, мог находиться и здесь, и на чердаке вон того дома, и того тоже, и в общественном туалете — где угодно, и чтобы его обнаружить, надо быть либо ясновидящим, либо иметь под рукой не менее взвода милиционеров. Разве что какая-нибудь непредвиденная случайность…

Наблюдая за действиями чекистов, Ермилов на минуту усомнился, что все это реальность, что она имеет место в одна тысяча девятьсот двадцать первом году, месяце октябре, в самом его конце, то есть накануне четырехлетия Октябрьского переворота, который теперь пышно именуется Великой Революцией, хотя так оно, по-видимому, и есть на самом деле… что, наконец, это он затаился меж сараями, а эти люди, что его ищут, не филеры царской охранки.

Ермилов в душе горько усмехнулся и отогнал от себя эти ненужные измышления. Что ж, что есть, то есть, и с этим ничего не поделаешь. По крайней мере, в ближайшие дни.

Почти час продолжалось хождение чекистов по соседним домам. Ермилов представлял себе, как они расспрашивают жильцов о согбенном старике с большой котомкой за плечами, временами покашливающего и делающего головой вот так… Наверняка, никто ничего не видел. Даже если кто-то видел, как Ермилов проскользнул за сараи, связываться с Чека не решится.

Впервые, кажется, Ермилов испытал чувство, похожее на мстительное удовлетворение оттого, что у советского обывателя такое предубеждение к карающему органу пролетарской революции. И испугался этого своего неожиданного чувства. Он заставил себя закрыть глаза, крепко стиснуть зубы и несколько раз мысленно повторить: «Это временное явление! Да! Это результат борьбы нового со старым, когда верх берет то одно, то другое, но новое победит обязательно! Да! Да! Да!»