Михаил Булкаты - Живой обелиск

Толмач испуганно прикрыл ладонью рот и прошептал:

— О аллах! Если этим именем можно кого-нибудь назвать, то только моего повелителя! У тебя нет другого имени?

— Нана назвала меня этим именем, и вождь аланов звал так же.

При упоминании имени Тоха на лице Тимура появилось что-то похожее на улыбку.

— Хорошо, когда имя человека сочетается с его поступками, — сказал Тимур.

— Твое имя сочетается с громом и молниями, да поразит тебя Уацилла! [38] Уацилла — бог урожая и небесного грома в осетинской мифологии.

— Эти слова окрыляют твою отвагу, и мы тебе прощаем, Тох из Алании!

— Если ты поклоняешься отваге, то развяжи мне руки.

— С развязанными руками ты умрешь, а мне хочется, чтобы ты жил, Тох! Нам нужна твоя сила, мы даруем тебе жизнь.

— Твоим вонючим верблюдам под хвост такая жизнь.

— Ты будешь рядом со мной. Объездишь на боевом коне весь мир. Будешь топтать золото, алмазы, жемчуг…

— Ты сам насытился ими? Чтоб они застряли у тебя в горле!

Тимур приставил острие ножа к горлу Тоха и зашипел:

— Кто высек эту рукоятку? Какому мастеру удалось создать Мухамеда и его коня во плоти? Скажи мне и будешь жить до тех пор, пока не станешь сам искать смерти.

— Это не пророк, это покровитель путников Уастырджи, — сказал Тох.

— Ох-ох-ох, что слышат мои уши! — толмач заткнул уши пальцами.

У Тимура раздувались ноздри, как у запаленного коня.

— Нет бога, кроме аллаха… О каком Уастырджи ты говоришь?

Тох, искавший смерти, не уступал хромому:

— Сучий ты сын! Это покровитель путников Уастырджи!

— У кого ты его украл? Кто высек его из небесных искр?

— Он не краденый. Он создан под нашим собственным небом. А мастера нет в живых.

— Истинных мастеров не убивают. Их собирают под своды Синего дворца в богоугодном Самарканде.

— Врешь, владыка! У тех, что в Самарканде, или переломлены хребты, или их приучили лизать зад хромого повелителя.

У Тимура вздрагивала челюсть. Пальцы судорожно сжимали рукоятку ножа, но он сдерживал себя: «Никто так отважно не держится, кроме истинных мастеров, но в этом надо убедиться».

— Кто мастерил рукоятку ножа?

— Я же сказал, его нет в живых.

— Где его труп?

Тох взглянул на собеседника прищуренными глазами:

— Он стоит перед тобой.

Тимур расхохотался:

— Ну да, так я тебе и поверил!

— Смейся сколько тебе влезет! Я смастерил нож для собственного удовольствия!

Тимур умолк. В раскосых глазах вспыхнуло любопытство:

«Нет, этот упрямец не может лгать!»

— Мне ты нужен и как воин, и как мастер.

— Во мне не осталось ни воина, ни мастера.

— Кто тебя так назвал?

— Еухор.

— Еухор тоже мастер?

Тох неожиданно мягко улыбнулся и по-детски замотал головой.

— Не-е-ет, он вождь аланов.

Тимур опалил своим дыханием лицо Тоха, схватил аланского юношу за грудь, захрипел неистово:

— Высеки Железного Тимура, и тогда я поверю, что ты мастер.

Тимур закусил нижнюю губу.

— Я награжу тебя ханской рубашкой.

— Уж не той ли, что на Сургае? — усмехнулся Тох.

— Ты будешь самым богатым человеком в мире…

Мастер неотрывно глядел на хромого повелителя и думал: «Этот злодей поборол меня оружием, но если Еухор прав и я на самом деле мастер, сотворяющий богов и бардуагов, то у меня существует и другое оружие. Неужели он положит меня на обе лопатки и моим оружием, оружием жизни?.. Не-е-ет, не бывать этому!»

— Хорошо, я высеку из дерева образ ненасытного Тимура, — сказал он.

Тимур оттолкнул Тоха и, повернувшись лицом к мечети, сказал:

— Отвести мастера в комнату с железными дверьми.

Как ворон приближение охотника, почувствовал приближение беды золотоордынский хан Тохтамыш. Потом это роковое чутье подтвердили лазутчики, приносившие вести о том, что Железный хромец, оставив за спиной Ширванские степи, ворвался в Армению и Грузию и уничтожает все на своем пути. Не ожидая дальнейших событий, Тохтамыш в спешке посадил полудиких воинов на малорослых монгольских коней и скороходных верблюдов, ворвался в Аланию, разоряя дотла земли дзурдзуков, леков, галгайцев, кумыков и аланов, спасавшихся в теснинах Кавказских гор. Хан требовал от своих подданных поддержки против рвавшегося с юга Тимура.

Услышав о новом походе и требовании Тохтамыша, вождь аланов Еухор разослал своих шестерых сыновей — Матарса, Атадза, Дзедарона, Худдана, Биракана и Царазона — по всем ущельям Алании с призывом собраться всем дружинам в Дарьяле.

Старые, видавшие виды дружинники удивлялись, зачем в Дайран! [39] Дайран — Дарьял; так его осетины называют и поныне. Тохтамыш со своими войсками рвется туда же, намереваясь перекрыть Железному хромцу дорогу к Аланским воротам. Конечно, Тохтамыш для Алании большая беда, но подступающий с юга Железный хромец куда опаснее. Неужели Еухор нашел общий язык с золотоордынским татарином и хочет поставить нас вместе с ним у Аланских ворот? А может быть, он хочет повести нас через Арвыком [40] Арвыком — буквально: «Небесное ущелье», Крестовый перевал. , чтобы помочь в беде старым соседям-грузинам? Если это так, то на кого же он бросает Дайран? Ведь Тохтамыш его займет вмиг и оставит нас за горами на съедение хромому льву! Не лучше ли сразиться с войском Тохтамыша в ущельях Сунджи и Куры и отбить у него охоту идти к Дайрану?

Дружины шли на клич своего вождя. Шли и шли, стекаясь со всех сторон, не зная истинного замысла Еухора.

А для Тоха замкнулся и потемнел мир, открытый в нем любимым вождем Еухором. Когда-то он уединялся в этом мире, где нет войны, ненависти, кровопролития, а есть труд, любовь, щемящий запах весенних цветов. Он шел в поход, чтобы убить непрошеного пришельца и спасти от убийства своего собрата. Это было необходимо для спасения аланского народа, но прав был и Еухор, когда говорил ему: «Прогнать пришельца и подсчитать трофеи — это еще не спасение рода. Нужно думать о завтрашнем дне, о потомках. А кто расскажет им о наших деяниях?» Нет, единство меча и силы — еще не мост, по которому правда может переходить от рода к роду, от поколения к поколению. Бессмертен только дух человека, дух народа, а его не поместить на лезвии меча, он заключается в чем-то другом. Тогда в чем же, в чем, в чем? Тоха его предки научили только воевать!

Тох спрятал в кожаном мешочке грубо оструганный турий рог для рукоятки ножа. Все! Он опять вышел из заманчивого мира, в котором Еухор шутя называл его мастером, сотворяющим богов. Он опять стал воином в стальном шлеме и кольчуге, похожей на рыбью чешую, с луком длиной в пять армаринов [41] Армарин — мера длины, равная длине руки от локтя до сжатой кисти. , полным колчаном стрел и с мечом отца Цоры, жало которого он каждый раз пробовал ногтем большого пальца. Просверленный раскаленным железом турий рог не остыл и согревал ему спину. В мешочке еще лежали самодельный резец и шило.