Ангел Каралийчев - Весна

— Я, дед Иван, думал в этом году, как сколочу немного деньжонок, построить себе домишко. У старого-то подпорки совсем прогнили. Если зима будет снежная, он еще как-нибудь ночью завалит нас. Жена дрожит от страха. Одна надежда была на огород, да и та была, что кусочек льда в кулаке. Разжал я кулак и вижу, что пусто. Вот они мои новости.

— Возьми арбуз в шалаше и нарежь. Только сначала дай мне прутик, ручку для корзины сделать.

Маринчо подал прутик, на коленях забрался в шалаш и выкатил оттуда холодный арбуз с макушкой, похожей на звезду. Нарезал его, подал первый кусок Смоку, а во второй впился сам.

Где-то далеко в горах прокатились три глухих удара. Маринчо положил арбуз и прислушался.

— Гремит, — сказал дед Иван, — пошли в наступление на скалы. Валятся камни, как ополченцы. Всерьез строят, не на шутку. Много народу в горы потянулось. Опустели села. Вчера мимо меня прошли ребята из Мечкюра. Со знаменем впереди, с кирками и лопатами на плечах, с песнями. Бахчу мою пообчистили, тридцать семь арбузов срезали. А потом их старший запустил руку в карман и отсчитал мне три бумажки. «Ребята, — сказал я им, — вы идете бороться с горами, за народ, за землю, которая вся от жары растрескалась, и чтоб я с вас деньги за арбузы брал? Не будет этого». — «Задаром не возьмем, — говорит старший, — не примешь деньги, вернем арбузы!» — Пришлось взять. Что с ними поделаешь: нашенские ребята.

— А им-то платят?

— Да нет, работают задаром. Впервые в жизни такое вижу.

— Мне не понятно, что они там в горах делают и почему стреляют, как из пушек? Много раз собирался как-нибудь вечером на собрание сходить, вникнуть, что там такое, но до сих пор не сумел — работа одолела.

— Что они там делают? Озеро в горах устраивают. Большущее озеро. Там, где сливаются воды трех рек, прежде чем обрушиться им вниз, в Каменный проход, народ решил поставить стену и запрудить реку. Вся вода от талого снега соберется в одном месте и будет ждать команды. Когда настанет засуха и земля потрескается от жары, озеро откроют и прикажут воде: «Айда, лейся в равнину! Да не забудь заглянуть в огородик Маринчо и на бахчу деда Ивана». Если бы я, Маринчо, был в твоих годах, не раскисал бы, как клен в теплой воде, а был бы там наверху, с этими ребятами. Понравился арбуз? Срежь себе еще.

— Хватит, — сказал Маринчо, собрал арбузные корки и пошел к тележке.

— Куда несешь корки? — спросил дед Иван.

— Домой, курам…

— Положи. Арбузом я угощаю, а корки не даю. У меня три души на довольствии — пес привязанный, да осел, да поросенок в карцере.

— Ну, что ж, — согласился Маринчо, вытер лоб ладонью, сел в тележку, и лошадь проворно застучала белыми сапожками по пыльной дороге.

— Эй, сынок, полегче, задавишь! — сворачивая с дороги, крикнула сгорбленная старушка в черном платке, с сумкой через плечо. — Ох, матушки, на колючку напоролась, — заохала она и нагнулась, чтобы вытащить колючку.

— А, это ты, Неделя, пойди-ка сюда на минутку, — позвал ее дед Иван.

— Спешу, дед.

— Куда еще?

— В монастырь, к Святой Троице. Внучек мой захворал. Тяжелая хворь его одолела. Колодец-то у нас засорился — на Ильин день оттуда дохлую курицу вытащили, а позавчера крысу, здоровущую, как кошка. Другой воды-то нет, вот и травимся все. Полдеревни переболело.

— А в монастырь-то зачем идешь?

— За святой водой. Отец игумен каждую неделю омывает мощи великих мучеников. Попрошу, чтоб отлил мне пузырек той водицы. Как попьет ее мой птенчик, авось выздоровеет.

— А что у тебя в мешке-то?

— Набрала груш для отца игумена. Ну, прощай!

— Поклонись ему от меня и скажи, что все его при нем будет, так и передай. Дед Иван, мол, что ему обещал, то он и получит.

Откуда-то со стороны высохшего русла реки неожиданно выскочил Петко Беля. Босой, растрепанный, небритый, с большими, как у кабана, желтыми зубами. Бросился бегом через бахчу, зацепился ногой за плеть.

— Эй ты, куда плеть тащишь? Медведь!

— Я его на дне морском найду! — зарычал Петко. — Распорю ему брюхо и отлуплю вот этим поясом, как буйволицу в капусте.

— Кого?

— Шайтана!

— А что он тебе сделал?

— Как что? Ты ведь знаешь ручеек у Куршумена родника. Я, как и весь народ, три дня и три ночи ждал, чтобы пустить немного воды в свою кукурузу. Там и вода-то чуть капает. А ведь я сам седьмой, чем мне всех кормить? Отвел вчера вечером воду, пустил ее в свое поле. Очередь моя была до первых петухов. Как открыл кран, вытянулся рядом и, сам не знаю, как задремал. А он, дьявол его возьми… взял да и отвел воду, и пустил ее в свое поле. Когда я прочухался, пели третьи петухи, и моя очередь прошла. Ну как же дед Иван, такого человека не зарезать? Скажи мне только, он в рощу побежал или в ракитник шмыгнул?

Дед Иван вытащил нож из деревянных ножен и сказал:

— Держи!

— Зачем он мне? — спросил, озадаченно посмотрев на острый нож, Петко Беля.

— Зарежь арбуз и освежись, а то уж очень ты распалился.

— Не нужны мне твои арбузы, — махнул рукой взъерошенный Петко, — я ищу Шайтана и найду его хоть на дне морском. В порошок его сотру.

И побежал к лесу.

— С ума спятил! — сказал ему вслед дед Иван, глядя на его оборванную спину, и взял прутик, чтобы доплести корзину.

Солнце уже коснулось горных вершин. Прохладный вечерний ветер шевелил метелками проса. Мертвая сухая трава ожила и зашелестела. Дед Иван взял новую корзинку и начал ее разглядывать.

— Замечательная корзинка! — раздался чей-то голос за спиной старика.

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял коренастый мужик с длинными русыми усами и хитрыми кошачьими глазками. Штаны у него были порваны на коленях, ботинки надеты на босу ногу. На шее — белый галстук. За плечом на палке сумка.

— Кто ты такой? — спросил дед Иван незнакомца. — Словно из-под земли вырос.

— Я бездомный и голодный, брожу по божьему миру.

— Добро пожаловать. Если голоден — вон там арбузы, — указал рукой дед Иван, не глядя на бахчу.

— Арбузы не ем.

— Почему?

— Потому что арбузы красные и напоминают мне о крови сына божия, распятого на кресте ради нашего спасения. Дыни у тебя есть?

— Как не быть. Выбери себе спелую.

— А этот зверь? — указал гость глазами на собаку.

— Он привязан. Не бойся.

Бродяга вошел в бахчу и нагнулся над плетями. Долго возился там. Вернулся с дынькой, величиной с яблоко.

— А что, разве там нет побольше? — спросил его дед Смок. — Отрежь себе другую!

— А мне и этой хватит. Пусть остается другим людям да пташкам небесным.

Неизвестный расположился на траве, достал из мешка нож с костяной ручкой, кусок черствого хлеба и деревянную коробочку с солью. Разрезал дыню, очистил ее от семян, посолил, облизал пальцы и принялся за еду.

— Что это там, под землей? — спросил он, прислушиваясь.