Елена Ронина - Три женщины [litres]

Алексей уехал из дома, едва ему исполнилось пятнадцать лет. На дворе стоял 1923 год. Время неспокойное, голодное. Но решение мальчишки было непоколебимым.

– Алеш, вроде на рабфак с шестнадцати принимают, а тебе всего пятнадцать.

– Ничего, я в типографию устроюсь, а там возьмут, никуда не денутся.

Семья только удивлялась настырности парня.

Федор списался со своим другом, теперь проживающим в Канске, тот согласился пустить парня пожить на время, пока Алексей не получит место в рабфаковском общежитии.

Тихий Алеша, никогда и нигде не отличавшийся особой решительностью, здесь ни перед какими трудностями не спасовал.

Федор довез брата до города, познакомил с семьей своего друга Михея.

– Ну все, брат, давай карабкайся. Доказывай и себе, и другим. Да не дрейфь, раз решил, все у тебя получится. Или мы не Семашко?!

И уже при прощании, обняв брата, произнес:

– Ты если чего, так не тушуйся, возвращайся, в деревне руки завсегда нужны. Кусок хлеба для брата найдется.

Алексей не сказал, как раньше: «Нет, все у меня получится».

Канск немного сбил его настрой. Все чужое, по улицам люди ходят толпой, никто не здоровается. Куда идти, чем заниматься? Страшно, однако.

Молодые ребята, Михей и его жена Люба, приняли парня приветливо. Сами жили небогато, в маленькой комнате топчан и стол. Кухня общая на четыре комнаты, туалет на улице. «Вот, спать будешь за занавеской, угол тебе отгородили, утром греем чайник, так что кипяток у тебя есть. Вот тебе кружка. Ну а там, парень, устраивайся».

Алексей бросил на пол привезенные из родного дома перину с подушкой, нахлобучил кепку поглубже и пошел искать типографию.

Про Канскую типографию Алексей разузнал все заранее.

Появилась она в городе аж в 1906 году по инициативе купца 2-й гильдии Ефима Тимофеевича Коновалова. Коновалов купил две малые печатные машины, которые приводились в движение руками, и одну «американку». Машина – современная, ножная. Сначала типография выпускала легкую продукцию, преимущественно бланки. После революции типография была национализирована и печатала уже не бланки, а первые канские газеты: «Известия» канского объединенного Совета рабочих и солдатских депутатов и уездную «Красную звезду».

Вот это и была мечта Алексея: работать не просто в типографии, а делать газету. Ну, для начала можно и в типографии.

Редакция газеты располагалась в трех небольших комнатах. Главный редактор, юноша довольно строгого вида, не выпуская папиросу изо рта, внимательно выслушал деревенского паренька.

– Думаю, ты нам подходишь. Делать газету тебе, конечно, рановато, как и на рабфак, давай-ка поработаешь с полгода учеником наборщика, присмотришься, ну и видно будет!

Алексей молча кивнул.

– Что, Алексей?! Трудностей не боишься? – Редактор хлопнул паренька по плечу. – У нас тут только энтузиасты задерживаются.

– Мне бы еще, может, проживание какое, а то у молодоженов угол снимаю. Неудобно, – неуверенно произнес Алексей.

– Этого, парень, пообещать не можем, ты работай давай. При рабфаке общежитие есть, но это после. Жалованье у нас небольшое, зато научишься всему, – главный редактор встал из-за стола и подошел к Алексею. – Говоришь, газету хочешь выпускать? Вот и давай с самых низов, зато потом тебе цены не будет. Комсомолец?

– Нет еще, но вступить очень хочу, – глаза у Алексея загорелись. Он даже не ожидал, что вопрос встанет так быстро.

– Давай, сейчас с товарищем тебя познакомлю. – Парень крикнул в коридор: – Федор! Тут парнишка из села приехал. Наборщиком к нам пойдет. Вроде идейно грамотный. Поговори с ним.

У Алексея кружилась голова. Типография, его берут сразу в ученики к наборщику. Еще и про комсомол говорят.

– Федор, – к Алексею подошел коренастый паренек в косоворотке и яловых сапогах. – К нам? Как к партии большевиков относишься? Какое образование? Пиши заявление на рабфак, а там и про комсомол подумаем. Кстати, ты из каких? Надеюсь, несознательных элементов в родне нет? А то, знаешь, у нас на рабфаке с этим строго! Все-таки лучшие учителя собраны, стипендию страна выделяет, только чтоб ты выучился и приносил пользу государству. Нам всякие там пережитки не нужны, сам понимаешь.

Федор закидывал Алексея вопросами, тот с трудом успевал отвечать.

– Рабфак, конечно! Партию – поддерживаю, сам из крестьян, хочу работать только в газете, статьи писать.

– Э, брат, – Федор усмехнулся, – это ты загнул – статьи писать. Сначала нужно в принципе писать научиться, потом выучить все партийные документы. Слово – это, брат, оружие. Это ты сейчас такого напишешь. Тебя же весь прогрессивный народ читать станет. Во как!

Алексей только согласно кивал головой. Конечно, он не против, и учиться, и документы. Все, все, что нужно!

– Ну, а если проявишь себя, то и в комсомол вступишь. Мы ведь тоже кого попало не принимаем. У нас знаешь какая комсомольская ячейка в типографии. Ребята все молодые, активные, в съездах участвуем. Ты, Алексей, молодец, что из села выбрался. Это прогресс. Нужно идти вперед, вести за собой массы. А село что? Тьма народная.

– Село, между прочим, нас кормит, – заступился за свое Бражное Алексей Семашко.

– Это ты, брат, прав. Что да, то да, но сколько там пережитков! Замечаешь? А отсталых элементов? Да вот хотя бы в твоей семье, припомни-ка?

– В моей семье отсталых элементов нет, – твердо сказал Алексей.

И потекла жизнь Алексея в Канске. Хорошо, что здоровья много. Спасибо деревне, свежему воздуху да парному молоку. Иначе ни за что бы не выдержать!

Все новое. Утром вставать в четыре утра. Глоток кипятка из жестяной кружки – и бегом в типографию: газета должна выйти в шесть. Работа не сахар: шум, пыль типографская. Выходишь на свет божий – все тело в мелкой черной пыльце.

Через полгода Алексей вступил в комсомол, а еще через полгода, как и обещали новые друзья, его приняли на рабфак, и Алексей переехал в общежитие. С Михеем и Любой простились тепло.

– И чего уезжаешь, жил бы! Тебя все равно не видно и не слышно. Еще и воды натаскаешь. А все-таки отдельный закуток. В общежитии небось похуже будет.

– Спасибо вам, ребята, за все. Я лучше в гости забегать буду. Заодно и воды наношу.

Но жизнь на рабфаке и впрямь была непростая. Государство старалось обеспечить свою будущую интеллигенцию, но средств не хватало. На 270 проживающих в рабфаковском общежитии студентов было 175 деревянных коек, 150 матрацев, 75 простыней, 100 подушек. Иногда приходила по распределению обувь. Как правило, одна пара из расчета на 14 человек. Нередко президиум рабфака выносил такие решения: такому-то студенту купить брюки и пару белья, сшить сапоги, отпустить из столовой один обед со скидкой в 50 % ввиду болезненного состояния студента.