Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 3

Он вынул из кармана своей рясы небольшую книжку. Хуан выхватил её из рук послушника, бросил ему свой кошелёк, пристегнул к поясу меч, и при звоне утренних колоколов вышел из приёмной монастыря доминиканцев.

Над доном Хуаном простиралось синее безоблачное небо. Утренний ветерок овевал его лицо, роса блестела на траве. Река, его горячо любимый Гвадалквивир, блестела в лучах утреннего солнца. Дорога вела его к развалинам древней Италики. Среди кустарников и травы, напуганные звуками его шагов, разбегались во все стороны блестящие ящерицы. Он же ничего вокруг себя не видел и не чувствовал, кроме невыносимой боли сердца. Во время разговора с фра Рикардо он, пожалуй, и был тем, кем его назвал аббат — помешанным, лишившимся рассудка от ненависти и бессильной ярости. Сейчас волнение улеглось, и осталась только мучительная душевная боль.

Человеку невыносимо больно бывает видеть страдания своих близких. Но намного больнее — знать, что они страдают в одиночестве…

Эту горькую чашу Хуан сейчас пил до дна. Он всю жизнь считал, что его младший брат, единственный родной и близкий человек, нуждается в его защите, считал себя сильным, а его — изнеженным и робким. И что же оказалось? Кто из них самый сильный и бесстрашный? Не доблестный воин Хуан, о нет… Если бы брат умер от болезни или в результате несчастного случая, он вынес бы это более спокойно, но так… Он ничем не смог ему помочь, ничем, а люди, жестокие и злобные, как бесы из преисподней, глумились над ним и причиняли невообразимую боль. Не жалея себя, он пытался в своём воображении представить все мерзкие и отвратительные подробности. И как рефрен в жутком и печальном песнопении опять и опять приходила беспощадная безжалостная мысль-обвинение: «Он всё это вынес за меня, он ценою камеры пыток защитил меня». Ему казалось, что он слышит крик боли своего брата, да, оттуда, из ада, устроенного на земле людьми, из мрачного и страшного подземелья. И он знал, что это теперь всегда будет преследовать его, от этого ему уже не освободиться…

Утешение было совсем близко, ребёнок смог бы ему это доказать — всё уже позади, всё миновало. Да, миновало… Но кто в первые часы испепеляющей жажды склонится к этому источнику, чтобы из него напиться? Всё позади для Карлоса, но не для Хуана, ему тоже пришлось пройти свою чёрную полосу отчаяния и безысходности.

Опять и опять им овладевала острая боль, гнев и ярость против палачей своего брата. Сюда же прибавлялись горькие упрёки против Того, на Которого от всей души надеялся его брат, Которому так верно служил, будто бы Он обошёлся со своим слугой слишком жестоко и в минуту бедствия оставил его одного…

Он нервно отвращался от каждого встречного прохожего, которые, как ему казалось, видели смерть его брата. Наконец он достиг ворот Сан-Исидро. Они не были заперты и поддались нажиму его руки. Хуан ступил на монастырский двор. Три года назад на этом месте братья прощались. Это было в тот день, когда Карлос признался ему в своей новой вере. Но и сейчас на воспалённых глазах Хуана не появилось ни слезинки. Он вспомнил о книжке, которую дал ему брат-послушник, и нетерпеливо начал её перелистывать. Она была почти заполнена, но не рукой любимого брата. Горько разочарованный, он опять положил её в карман. Он вдруг почувствовал, что силы покидают его и лёг на траву. Отменная сила и здоровье уберегли его от обморока, но он был близок к этому. Его затуманенное сознание не воспринимало окружающего, монотонное жужжание в ушах, казалось, усыпляло его.

Вдруг он почувствовал, что кто-то подносит воду к его губам и дрожащей рукой неумело пытается расстегнуть ворот его камзола. Он взял несколько глотков воды, и, превозмогая слабость, огляделся. Дряхлый старик в белой тунике и коричневом плаще с состраданием склонился над ним. Хуан встал на ноги, поблагодарил старика и направился к выходу.

— Нет, сын мой, — удержал его старик, — Сан-Исидро переменился, да, сильно переменился! Но никогда ещё больные или страждущие не уходили отсюда без помощи, и сейчас я этого тоже не допущу. Я прошу Вас пройти в дом и отдохнуть.

Хуан был достаточно разумен, чтобы не отказаться от того, в чём сейчас очень нуждался. Бедный старец, фра Бернардо, проводил его во внутренние помещения монастыря. Вероятно, по недосмотру карающих сил инквизиции его оставили в монастыре, и таким образом исполнилось его сокровенное желание умереть и быть похороненным в стенах, где он провёл всю свою жизнь — от юных лет и до глубокой старости. Но печальной была для него мысль, что буря пощадила старый высохший ствол, тогда как ею безжалостно сломаны молодые стройные и прекрасные кедры, коими гордился лес.

Те немногие перепуганные и оробевшие монахи, которые смогли остаться в монастыре, приняли Хуана очень ласково. Ему принесли хлеба и вина. Хуан не смог заставить себя есть, но вино выпил с благодарностью. И они настояли на том, чтобы он попытался отдохнуть, и заверили его, что как только прибудет его слуга с лошадьми, они позаботятся о них — до тех пор, пока он не будет в состоянии продолжить путь.

Его путешествие не терпело отлагательства, это он хорошо знал. Чтобы его молодая жена не осталась вдовой, а сын — сиротой, он должен был перебороть свои эмоции и сохранить физические силы, чтобы как можно скорее добраться до Нуеры, потом обратно в Севилью, и на борту первого же попавшего корабля покинуть пределы родины — хватит ли ему для всего этого данного инквизитором срока? Разумеется, дорога была каждая минута.

— Я отдохну здесь с час, — сказал он. — Но я прошу вас, святые отцы, проявите доброту ко мне — здесь есть кто-нибудь, кто был свидетелем вчерашних событий?

Подошёл молодой монах. Хуан увёл его в предназначенную ему для отдыха келью и повернувшись к окну поставил свой вопрос.

— Он умер быстро, тихо и спокойно, — последовал лаконичный ответ.

По сильному телу Хуана пробежала видимая дрожь. Он долго молчал.

— Расскажите о других. Не называйте больше его имени.

— Не меньше восьми женщин умерли мученической смертью, — одной из них была сеньора Мария Гомес, вероятно, Ваше благородие знают её историю. Вместе с ней — три её дочери и сестра. Когда прочитали их приговор, они обнялись и говорили друг другу слова утешения, слова Господа об обители, приготовленной Им для них. Ещё там были два англичанина и один француз. Все они проявили большое мужество. Наконец подошёл черёд Хулио Эрнандеса.