Маргарет Грэм - Раскол дома [litres]

Шахтеры двинулись через толпу, Джеймс с Брайди пробирались вслед за ними, но вдруг слева и сзади возникло встречное движение, отовсюду теперь слышались крики, и тут появились фашисты, небольшая шайка, по сути дела, они орудовали кулаками, кастетами и дубинками, нападая на коммунистов и всех, кто попадался им по пути. Брайди упала, Джеймса сбили с ног. Какой-то шахтер наступил Брайди на руку, сапогами ободрав кожу на пальцах. На утрамбованный снег потекла кровь. Шахтер протолкнулся вперед, таща за собой малолетнего сынишку. А за ними она увидела, как один из чернорубашечников дал тумака какому-то шахтеру. Тот не остался в долгу.

Она поднялась на ноги и услышала, как ее зовет Джеймс:

– Брайди! Брайди, где ты, черт возьми?

Со всех сторон на нее сыпались удары.

– Я тут, – почти завизжала она, подняв руку, хотя в таком шуме он никак не мог ее услышать. Тем не менее он услышал и теперь, уворачиваясь от ударов, пробирался в обход в ее сторону. И тут на него обрушился кулак шахтера в красном шарфе. Джеймс упал.

Один из фашистов атаковал шахтера-коммуниста, и они схватились в драке, наступая на Джеймса и пиная его, чтобы не мешался под ногами. Брайди пронзительно закричала, увидев, что сапог едва миновал висок ее кузена, но попал по носу. Потекла кровь, и снова заснеженная земля приобрела красный цвет. Новый пинок попал по ногам.

Брайди протиснулась сквозь колышущиеся тела людей и вцепилась в спину фашиста, прежде чем он успел пнуть Джеймса еще раз. Тот поскользнулся и упал. Коммунист обернулся и тут же кинулся в другую потасовку. Джеймс, стоя на коленях, тряс головой. Кровь брызнула во все стороны. Она потянула его за руку.

– Джеймс, вставай.

Фашист уже поднимался и, глядя на кого-то, ухмыльнулся. И тут ее ударили в ребра.

Что-то болезненно хрустнуло, и она упала в тот момент, когда Джеймс наконец поднялся на ноги. Брайди скорчилась на земле. Боль в ребрах была жуткая, она даже не знала, что такая бывает. Она подняла глаза. Двое чернорубашечников кивали друг другу, возбужденные лица горели. Одним из них был Тим. Это он ударил ее.

Джеймс набросился на него.

– Тим, ты ударил ее! Ты, сволочь, окончательно свихнулся? И ты носишь запрещенную форму! Запрещенную законом, понял?

Он все чеканил:

– Запрещенную, запрещенную.

Другой фашист оттащил его и швырнул на землю рядом с Брайди.

Возбуждение на лице Тима сменилось замешательством. Брайди перевернулась на живот и поднялась на колени. Казалось, ее сейчас вырвет. Мимо кто-то пробежал, снова сбив ее на землю. Она хватала ртом воздух. Боль от удара была невыносимой. Она снова начала вставать, и на этот раз Тим поднял ее на ноги и удерживал, чтобы она снова не упала. Он сжал ее лицо руками.

– Я не знал, что это ты, Брайди, – произнес он.

Она шепотом ответила:

– Но ты знал, что перед тобой человек. Эту форму нельзя носить в общественном месте. Она запрещена законом после этого вашего марша на Кейбл-стрит.

Она понимала, что просто повторяет то, что сказал Джеймс, но пока эти слова крутились у нее в голове, они удерживали ее от слез.

– Ты не должен ее носить, слышишь? Не должен, будь ты проклят. Я больше не знаю, кто ты.

Она вырвалась. Джеймс уже поднялся, и вместе они стали пробираться сквозь толпу. Тим крикнул им вслед:

– Черт бы тебя побрал, Джеймс, ты не должен был приводить ее сюда. Бог ты мой, она же еще совсем ребенок.

Они сели на велосипеды и отправились в обратный путь. Ветер дул в спину. Он заморозил боль в ребрах и остановил кровь из носа у Джеймса.

Когда они добрались до перекрестка, где ей нужно было повернуть направо, на Домашнюю ферму, а ему ехать прямо в Истерли Холл, Джеймс сказал:

– Зачем я это сделал! Как я жалею!

– Почему, Джеймс? Это он виноват. А я бы все равно сама туда поехала, если бы ты отказался взять меня с собой. Он это прекрасно знает и попросту пытается выкрутиться.

– Я поеду с тобой.

Он бы не послушал ее, если бы она попыталась отказаться.

Он доехал вместе с ней до черного входа.

Брайди сказала:

– Теперь он нам чужой.

Джеймс кивнул, но ничего не ответил.

Он уехал, теперь уже в твердой уверенности, что должен занять наконец определенную позицию. Демократию необходимо поддерживать и защищать. У Англии пока еще есть время опомниться, но у бедной Испании его не остается совсем. Франко со своими фашистами одерживает победу. Правда, сейчас нельзя все бросить и уехать. Так он подведет дядю Оберона. Придется сначала завершить все дела на ферме, и только потом можно ехать. Но придется держать язык за зубами, иначе Брайди увяжется за ним, как предупреждала. А этого допустить нельзя. Она должна оставаться в безопасности.

В тот же вечер Тим приехал в Истонский клуб шахтеров, но форму он все-таки снял. Заглушив мотор, он подождал минуту. Боль в костяшках пальцев напомнила ему о том, что он ударил Брайди, и мысль об этом ужаснула его. Как он не понял, что это она? Как?! Но ему никогда не приходило в голову, что у них хватит глупости туда явиться. На ней были эти дурацкие бриджи, и как он мог догадаться, что перед ним девушка?

Он стянул с рук кожаные перчатки и затолкал их в карман кожаной куртки – подарка Милли на Рождество. Он поговорит с Брайди, объяснит ей, что это была ошибка и что речь идет о борьбе намного более значимой, чем их собственное благополучие. Что это борьба с хаосом. Он оглядел здание клуба. Меньше всего ему хотелось сегодня быть здесь, видеть отца и говорить. Что, если тот слышал о стычках? Но эту фальшивку, подложное письмо, нужно найти, чтобы отдать его Хейне и матери. Отец поможет. Он всегда помогал.

Тим слез с мотоцикла и вошел внутрь. В зале стоял оглушительный шум. Его сразу же окутал табачный дым, в нос ударила пивная вонь. Повсюду толпились люди. Он пробирался вглубь среди групп шахтеров. Они тянули пиво и поглаживали синяки и кровоподтеки. Тим натянул кепку пониже на глаза.

Отец вместе с Мартом сидел за столиком. Март поднял глаза и с удивлением посмотрел на Тима. Потом сказал что-то Джеку, кивнул Тиму и встал.

– Принесу тебе пивка, старик.

На обшарпанной поверхности столика остались круги от пивных кружек. Отец, приветственно кивнув, сказал:

– Я слышал, ты хорошо провел сегодня время, сынок.

У Тима упало сердце. Он произнес:

– Я не мог допустить, чтобы Фред взял все в свои руки и так по-хамски говорил о тебе.

Джек кивнул и пристально посмотрел на сына.

– Не возьмет он ничего в свои руки, поверь мне. Я уже разобрался с этим. Все будет хорошо.

Оба засмеялись. Это была любимая поговорка бабушки Сьюзен. Догадался ли отец, что вся история не имела отношения к Фреду и оскорблениям, которые он изрекал, и что речь шла о внедрении фашизма в шахтерскую среду? Эта мысль потрясла его: до сих пор он никогда не пытался привести в порядок свои запутанные соображения. Подошел Март с пинтой пива для Тима и поставил кружку на стол. Ему надо встретиться с одним типом насчет собаки, сказал он, и ушел. Наконец Джек отодвинул недопитую кружку в сторону, и, наклонившись к Тиму, сказал: