Маргарет Грэм - Раскол дома [litres]

– Привет, Потти.

Голос полковника, как всегда, звучал неимоверно громко, и Ричард, поморщившись, отвел трубку подальше от уха.

– Дружище, я рыл ходы, как настоящий хомяк, если хомяки роются. Есть хорошая новость, хотя и малость дежавю. Понятно, куда я клоню?

Ричард тряхнул головой, как будто желая привести мысли в порядок, и остальные последовали его примеру. Интересно, подумал он, каким образом Потти ухитряется так долго подвизаться в военной среде, когда он все время вроде бы проводит, насколько ему, Ричарду, известно, околачиваясь в своих многочисленных клубах. Ну ладно, может быть, именно там околачиваются и все его контакты.

– Не совсем улавливаю твою мысль, Потти. Не мог бы ты пролить свет на ее смысл?

Черт, и почему он всегда так витиевато выражается, когда говорит с Потти?

– Пролить свет? – загремел Потти.

Ричард опять поморщился и отвел трубку еще дальше от уха.

– Безусловно, могу. Наш дорогуша в плену. Его держат дивные и прелестные люди – отборные части из сброда Франко.

Все переглянулись. Почему-то они все это время надеялись, что Джеймс уже на пути домой. Ричард взглянул на Оберона.

– Что же делать? – едва слышно пробормотал он.

Оберон покачал головой.

– Не знаю.

Потти рявкнул:

– Ничего тут нельзя сделать, старина.

Ричард опять тряхнул головой, стараясь заставить себя думать. Отчаяние мешало соображать. В голове его крутились рассказы Эстреллы о том, как пленных морили голодом, били и убивали. Она сама несколько раз была свидетельницей происходящего. В этот момент в кабинет зашли женщины.

– Мы услышали, что звонил телефон, – сказала Вер, подходя к Ричарду.

– Одну секунду, Потти, хорошо?

Ричард зажал рукой трубку.

– Он в плену, но Потти ничего не может сделать, он только предоставил нам информацию, что, конечно, очень любезно с его стороны.

Брайди пристально смотрела на него и вдруг подскочила и вырвала у него трубку.

– Дядя Потти, у вас же есть Бауэр. Он не может что-нибудь сделать?

Голос Потти теперь зазвучал очень тихо. Он произнес:

– Я полагаю, это Брайди. Значит, так, юная леди, у меня нет герра Бауэра, как вы изволили выразиться. Он уже оказал большую любезность, что помог вам, когда я понял, что он собирается встретиться с нашим общим деловым знакомым. В действительности я с ним шапочно знаком. Повторяю, я едва знаю этого человека. Вы поняли? А теперь, если не возражаете, передайте, пожалуйста, трубку вашему дяде.

Голос его зазвучал на полную мощность, когда он заговорил с Ричардом, и все могли его слышать.

– Повторяю, я ничего не могу сделать, но было бы лучше для парнишки, если бы кто-то смог. Непростые вещи там происходят, с обеих сторон, надо признать. У вас есть кое-кто, тем не менее, кто мог бы помочь. Кое-кто с контактами в Берлине, достаточными, чтобы благополучно выдернуть его оттуда. Возможно, вам следует попросить этого кого-то. Я имею в виду, разумеется, юного Тима. А теперь я должен бежать. У меня полно дел, надо увидеться с людьми, а потом меня ждет одно миленькое собрание в Паддинг-клубе.

В трубке послышался щелчок. Ричард положил трубку. Через секунду он поднял глаза на жену, а потом перевел горящий взгляд на Грейси и Джека. Март, Чарли и Оберон придвинулись к Джеку. Март запротестовал:

– Ричард, ты знаешь, как все трудно. Я был тогда в клубе. Он даже не приехал, когда Джеб позвонил ему и рассказал, что Скакун умер, и что мы будем на поле, и он нам нужен. А он ничего не сделал.

Джек протянул руку к Грейси. Она подошла и встала рядом с ним.

– Может быть, нужно еще раз попробовать, – произнесла она дрожащим голосом. – Речь ведь о Джеймсе. Мария и Эстрелла рассказывали о таких случаях.

Брайди метнулась к двери. Ей стало так жарко, что, казалось, она вот-вот расплавится. Лучше уйти. Она нажала на ручку двери, но мать жестом остановила ее.

– Брайди, солнышко, не волнуйся, мы найдем решение.

Но Брайди смотрела не на нее, а на Грейси, по-прежнему стоявшую рядом с Джеком. Все слишком далеко зашло. И Брайди проговорила:

– Я не знала тогда, что Тим отозвался, когда ему сообщили. Он приехал, понимаете? Он был на дороге на мотоцикле, когда Скакун умер. Я думала, он приехал, чтобы снова сделать что-нибудь гадкое, жестокое. Я сказала ему, что его тут не хотят видеть и что он должен уехать и перестать изливать свой яд, потому что и без него всем плохо.

Наступило молчание. Брайди ждала. О, пожалуйста, пожалуйста, не заставляйте меня снова говорить это, мысленно умоляла она, пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я достаточно сама себя ненавижу, сильнее всех собравшихся в этой комнате.

Грейси повернулась к ней. Джек протянул руку, но она вырвалась, оттолкнув Эви, бросилась к Брайди и, прежде чем он успел ее остановить, ударила ее наотмашь по щеке. В следующий момент он уже оттаскивал жену от племянницы, а Оберон встал между ней и Брайди. Вытянув вперед руку, он смотрел на Грейси, но говорил с Брайди.

– Брайди, ты сожалеешь об этом?

Из носа у нее текла кровь.

– Да, сожалею. Конечно.

Отец сказал:

– А ты когда-нибудь рассказывала дяде Джеку и тете Грейс, что Тим ударил тебя тогда на Олд Бертс Филд и сломал тебе ребра? Ты когда-либо рассказывала об этом кому-нибудь?

Она покачала головой.

– Нет. Джеймс там был, и мы никому ничего не говорили.

Джек замер с потрясенным видом, а Грейси, рыдая, запричитала:

– Брайди, почему же ты нам не сказала?

– Ну, потому что, во-первых, он не был сам собой, я хочу сказать, не думаю, что он понимал, но потом я увидела, как он доволен, он наслаждался этим. И как я могла кому-то все это рассказать? Но в тот день, когда Скакун умер, у него было совсем другое лицо. Я должна была это заметить. Но я не заметила. У меня перед глазами стояло то лицо, которое было, когда он ударил меня, и я не сомневалась, что он поведет себя с вами мерзко. Уже достаточно было того, что Скакун мертв, нельзя, чтобы еще что-то плохое случилось. Простите меня. Я хотела рассказать вам, но струсила.

Отец возразил:

– Ты вовсе не струсила. Это я подвел тебя. По тому, как ты ходила, я видел, что с тобой что-то не так, и я счел себя обязанным задать несколько общих вопросов о стычке на Олд Бертс Филд, но не более того.

Эви теперь была рядом с Брайди. Она вывела дочь из кабинета, но Грейси с другими женщинами последовали за ними. Грейси обняла ее.

– Бедная Брайди. Давай мы приведем тебя в порядок. Я очень, очень сожалею обо всем, что произошло. Как он мог? А как могла я? Что же это происходит, вот о чем я думаю: с миром, с ним, а теперь уже и со мной? Когда же, наконец, все это закончится?

Хотя нос ломило от боли, Брайди почувствовала, как темная завеса начала подниматься. Джеймс в плену, не мертв. Джек поговорит с Тимом, и, может быть, все они смогут снова подружиться. Ничего, если он не сумеет помочь. Если он – все тот же прежний Тим, он, по крайней мере, постарается. Она сказала: