Светлана Макаренко - Вдыхая аромат воспоминанья. Варвара Иловайская-Цветаева [СИ]

— Да ну Вас, Вы шутник! — Варенька, довольно сияя всеми ямочками щек, глазами, осторожно тронула краем веера руку Цветаева. Он не отдернул ее. — Что же моим простеньким камешкам в таком серьезном музеуме делать? Это все прекрасно Иван Владимирович, только где же Вы деньги на великость такую возьмете?

— Я бы надеялся на добровольные пожертвования и меценатство, Варвара Дмитриевна. В России много людей, истинное искусство ценящих…

— Хорошо бы Вашими устами, да до небес! А то мне вот кажется, что кроме Государей да Государынь российских и нет в стране у нас меценатов. А народу… Нужно ли ему искусство? Я даже в Италии, во Флоренции, видела одного лаццарони, забредшего случайно в галерею Уффици. Так вот, он плюнул в сердцах на пол, и выбежал, закрывши глаза прочь, увидев в одной из зал статую обнаженной Киприды или Венеры Калиппигийской, не упомню точно.

— Народ во многом еще, что дитя неразумное. А просвещение Варвара Дмитриевна, по словам императрицы нашей, Екатерины Великой, — дело всегда и везде совсем неспешное.

— А разве же оно не в крови у народа должно быть, поклонение красоте? Ведь я даже не о немце Вам говорю! Это же итальянец! — Варенька взмахнула веером, словно хотела всплеснуть руками и он раскрылся наполовину, вторя ее искреннему, горячему недоумению.

— Уж и не знаю, Варвара Дмитриевна, как Вам и отвечать! Середины золотой в том ответе не найдешь. — Подхватив Вареньку под руку, Иван Владимирович двинулся осторожно, словно с драгоценною ношею, вдоль березовой аллеи, вниз, к пруду. Тотчас пахнуло свежестью, тиною и еще каким-то едва уловимым ароматом, может быть, водными лилиями, кувшинками, розовато белые и желтые лепестки которых с нежнейшими прожилками, начали уже чуть смыкаться от жары.

— Да, может быть, Вы и правы! — пожала плечами Варенька и заговорила о другом. — А слышали Вы, Иван Владимирович, намедни репетиция состоялась в Малом театре, новой оперы Петра Чайковского, по пушкинскому «Евгению Онегину», а дирижировать на премьере будет даже сам Николай Григорьевич Рубинштейн? [14] Премьера оперы П. И. Чайковского состоялась 17 марта 1879 года в Малом театре Москвы. В газетах волнение страшное сделалось, критики все наперебой пишут свои мнения, в крайности всякие впадая, даже и говорят, что вовсе «Онегин» не музыкален. Как же такое можно заявлять, помилуйте-с, ведь там каждая строфа на ноты так и просится, рифмы так и поются!!

— Варвара Дмитриевна, увольте, я не музыкант, и достоинствах творения Петра Ильича судить никак не могу-с, а вот, ежели пожелаете, клавир оперный Вам достать через салон нотный попытаюсь…

— Правда ли? Премного Вам буду благодарна, милейший Иван Владимирович! — Лицо Вареньки опять вспыхнуло румянцем, он и вообще как то удивительно шел к ней, красил ее нежные, тонкокожие щеки, скулы, да и глаза ее вспыхивали ярче от сияния алого, золотистая искра в них четче тогда виднелась.

— И не за что благодарить, сударыня! Просто есть у меня в том салоне знакомый приказчик, попрошу, может, он соблаговолит оставить для Вас один альбом с клавиром. Сыграете потом мне, профану, как нибудь вечерком, мне ведь недосуг попасть будет в Петербург, на премьеру.

— В середу, к Антону Григорьевичу, на концерт мой пожалуйте, прошу, — Варенька внезапно крепко сжала руку Цветаева. — Мамака уже давно для Вас один билет отложила. Я там буду исполнять романс старинный «Терем дивный стоит» [15] Ноты романса «Терем дивный стоит» («Северная звезда») на стихи графини Е. П. Ростопчиной сохранились в обширной нотной библиотеке В. Д. Иловайской-Цветаевой, в доме, в Трехпрудном. на стихи графини Ростопчиной, специально для Вас отбирала… — И, знаете, Иван Владимирович, я, пожалуй, что и согласна стать Вашею женой, если только Вы не боитесь, что музыкою Вас залью и италийским Вашим эпиграммам она как-то мешать станет, наравне с моим прошлым? — Варенька потупила ресницы долу, орехово-золотистый прищур ее глаз померк. — Надоело мне прошлым жить, а Вас, знаю, и чувствую, уважать смогу от всего сердца, у Вас душа щедрая, солнечная. Под стать моей. В чем то мы с Вами схожи, а в чем — не уловлю пока. Ну, а на сердце не взыщите, авось оно и приручится со временем? Я над ним большой воли не имею. Это мне от Бога испытание, Мамака твердит: за легкость мою характера. Иначе, говорит все, как же я, бедовая, неугомонная певунья, пойму, что не все на свете — солнечный свет, а есть и тучи?

— А сквозь тучи солнечный свет-то теплее и на жемчужный похож, — негромко и невпопад ответил Цветаев крепко сжимая локоть девушки. — Не замечали разве? Вы не бойтесь, Варенька, моей любви нам на двоих хватит, даже если Вы и с сердцем своим не совладаете. Прошлое Ваше меня не страшит, оно принадлежит не мне, им распоряжаетесь Вы, Вы и вольны забыть и отринуть, посмеяться и отпустить его, что птицу вольную, ввысь… Не тревожьтесь прошлым!.. Парк чудный у Вас, жимолостью дивно пахнет, серебряной акацией. И откуда эти дерева в холодном Подмосковье?

— Это все папенька велел разбить аллеи, а за ельником, куда парк выходит, такая унылость, никакой отрады для глазу нет. Не то, что в Неаполе, и галька на солнце меня радовала. Тоскую по этой красоте несказанно! А Вы?

— Мне тоже по ночам снятся чужие страны, а еще знаете, все снится, что иду босиком из своего Шуйского уезду до столицы, по грязи шлепаю, без сапог, и все хочу было повернуть назад, да как зажмурю глаза, как представлю что, папенька мой отец протоиерей Владимир, мне пальцем грозит, бородою потрясывая своей священнической, длинною, так и просыпаюсь сразу…

Варенька рассмеялась тихо, словно серебряные бусинки раскатились по тропинке.

— Ах, вот за то вас папенька мой и жалует, что Вы на него в молодости похожи! Как две капли воды. И упорство то же, и вера, и — Судьба. Кто знает, может, тем же самым и мне Вы в сердце вошли? Она протянула нечаянному жениху руку, на запястье ее опять тихо и нежно зазвенели кораллы. Она продолжила раздумчиво, словно откликаясь на звон тот:

— Вот уж не думала, что на этой тропке я судьбу свою найду, да только, видимо, правду говорят: страсть, что искра — вспыхнула, да растаяла, нежность и уважение еще чувству нужны, чтобы оно длилось… Вы верите, что у нас с Вами все это будет?

— Это — есть, Варвара Дмитриевна. — твердо произнес Цветаев, сжимая ладонью хрупкие пальцы девушки. — У меня — есть. На нас двоих. Не сомневайтесь.

Где то возле дома раздался тонкий, высокий звук, словно зов лебедя-шипуна или другой какой диковинной птицы [16] Своих гостей в усадьбе Спас-Андреевка Д. И. Иловайский обычно созывал к столу, трубя в старинный охотничий рог — ритон. . Варвара Дмитриевна удивленно повела бровью:

— Папенька зовет. Но мы ведь только что от стола!! Неужто, кто еще в гости приехал? Так для визитов поздно уже…