Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Весь месяц Орловцев безвылазно просидел в пыльной комнате, заваленной картами. После того как к концу октября наступление выдохлось и линия фронта окончательно стабилизировалась, штаб фронта перебрался в Шталлупенен. Оперативному управлению штаба достался большой особняк в центре города. Комнату на втором этаже с окнами на парк Штабной выбрал сам. Останавливая наступление Красной армии, немец озлобленно огрызался, закрепившись в заранее подготовленных оборонительных сооружениях. Пришлось корректировать план наступления, практически заново готовить его, уже с новых исходных позиций.

За все это время они дважды беседовали с начальником штаба фронта Покровским. В начале ноября разговор касался сроков, необходимых для подготовки к прорыву мощной обороны противника, а ближе к концу месяца генерал сам зашел к Орловцеву и завел разговор о первых месяцах Первой мировой, об отступлении Ренненкампфа из Восточной Пруссии и разгроме армии Самсонова. Орловцев жалел, что после снятия Ренненкампфа с должности командующего фронтом ему больше не доводилось встречаться и говорить с ним. А вскоре после окончания войны, 1 апреля 1919 года, генерал был расстрелян большевиками в Таганроге за отказ идти на службу в Красную армию, ему заодно припомнили и подавление восстания в Маньчжурии. Зато Штабной вспомнил и пересказал Покровскому беседу с генералом Брусиловым. Алексей Алексеевич рассказывал близким ему офицерам о своей службе на командных должностях в Варшавском военном округе. И если бы не его конфликт с варшавским генерал-губернатором и не досрочный перевод в Киев за год до начала войны, то 2-й армией, возможно, командовал бы не Самсонов, а он — Брусилов. Орловцев верил, что тогда дела пошли бы по-другому. Разумнее и энергичнее. Рассказывал Брусилов и о своих поездках на учения германской армии. О том, как проявлял себя на армейских манёврах кайзер Вильгельм II. В его рассказе кайзер сильно отличался от распространенного в России карикатурного образа этого человека. Он вникал не только в стратегические задачи, но и в совершенно незначительные на первый взгляд военные проблемы. Был энергичен, решителен и жёсток, при этом успешно управлялся с крупнейшими стратегами генерального штаба, которые ещё помнили его великого деда — Вильгельма I. Он обладал ярко выраженным холерическим темпераментом, явно был харизматической личностью. Отсюда и его неудержимое стремление к расширению жизненного пространства немцев. То же, что и у Гитлера.

Когда Орловцев провел параллель между Вильгельмом и Гитлером, да еще обратил внимание на сухорукость обоих, Покровский побелел. Орловцев в недоумении прервал свой рассказ, затем и сам ужаснулся, внезапно осознав, что и Сталин сухорук. Получалось, что главные участники обеих великих войн ущербны — сухоруки и с неуёмным стремлением к власти. Выявлять их общность и рассуждать о том, что психологический тип всех троих во многом определялся стремлением компенсировать свои физические недостатки, собеседники не решились. Поражённые подобным сопоставлением, они быстро свернули разговор, и генерал ушёл.

В начале декабря Орловцев закончил свою часть работы по планированию наступления и загорелся идеей проехаться по прусским посёлкам, где стояли части, готовившиеся к решительным действиям. Точнее, по тем из них, через которые отступали части армии генерала Ренненкампфа в сентябре 1914 года. Он не признавался даже себе, что тянет его не столько в посёлки, где стояли войска, а на военные кладбища, разбросанные по этим поселениям да придорожным полям. Все эти тридцать лет, прошедшие с того страшного сентябрьского дня, когда прапорщик Сергей Громов в госпитале Вержболово сообщил ему о смерти младшего брата, надежда найти могилу Юрия не оставляла его. За четыре года до начала Финской кампании он даже решился войти в состав группы военспецов, командируемых в Германию по обмену опытом, как раз в корпуса, стоявшие в Пруссии. Однако в последний момент, интуитивно уловив зыбкость ситуации, сказался больным и не попал в окончательные списки командированных офицеров. А все они через год после возвращения из Германии были арестованы и по решению скорого суда рассеяны на бескрайних просторах северных лагерей.

Орловцеву оформили предписание, выделили штабной «Виллис», и он отправился из Шталлупенена на юго-запад. Начать свою поездку он решил с Толльмингкемена, где стоял истребительно-противотанковый артиллерийский полк фронтового подчинения. Ему доводилось проезжать через этот посёлок в сентябре 1914 года. В этот район в те сентябрьские дни выходили арьергардные части, прикрывавшие отход 20-го корпуса армии Ренненкампфа. Никакой более точной информации, чем рассказ однополчанина брата Громова о ночных боях на переходах от Вильгельмсберга в сторону Толльмингкемена, найти ему не удалось. В каком месте ранили прапорщика Орловцева, как долго его вместе с другими ранеными ночью везли в телеге меж тамошних холмов и где оставили тело, когда он умер, и вовсе было не узнать. Оставалось только надеяться на шестое чувство, на иррациональное ощущение, которое иногда возникает у связанных между собой родственных душ. Раненых и погибших в тех боях было много, умерших везли до какого-то места и там хоронили, а то и просто оставляли тела в момент краткого отдыха, когда санитары могли осмотреть раненых и отделить от них скончавшихся. Орловцев знал, что немцы хоронили погибших русских солдат и офицеров на военных кладбищах, общих и для немцев, и для русских, поэтому и решил проехать по окрестным кладбищам.

К полудню он добрался до штаба артиллерийского полка, стоявшего в Толльмингкемене и по соседним деревушкам. Встретили его, как большого начальника. Пускай он всего-то капитан, но всё-таки проверяющий из штаба фронта. Он коротко, по-дружески переговорил с Батей — старым полковником, командиром полка, бывшим всего на пару лет моложе его. Штабные документы смотреть не стал, только расспросил, где поблизости видели военные кладбища прошлой войны. Составили небольшой список по ближайшим посёлкам. Как раз в штабе полка случился офицер из медсанбата, размещённого в Баллупёнене [20]. Офицер этот должен был с минуты на минуту выехать обратно. Медика и посадили сопровождающим в машину Орловцева.

Кладбище находилось на высоком холме над речкой Швентене [21]. Машина остановилась внизу. Орловцев один поднялся по бетонным ступенькам лестницы на холм, подошел к кладбищенским воротам, постоял перед ними, читая надпись на верхнем портале: «Heldenfriedhof Budszedszen». Затем распахнул металлическую калитку и вошел на огороженную территорию. Сначала прошел к обелиску в центре кладбища. Перед ним в ряд стояли кресты над могилами немецких солдат, через дорожку от них — бетонные скамейки. Братские могилы русских располагались за памятником, над ними возвышался православный крест. На каменной плите хорошо читались высеченные имена и звания немецких солдат и офицеров. Русские же солдаты лежали безымянно. Орловцев долго стоял перед русскими могилами, прислушиваясь к себе, печаль и горечь переполняли его, но какого-то особого отклика в душе, говорящего о близости брата, не прозвенело. Он поклонился могилам, трижды перекрестился и вернулся к машине. Водитель докуривал папиросу.