Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

Открыла она мне Америку в Филатове. Кроме жалости, ничего он уже теперь у меня не вызывает. Прости меня, Господи! Из этой жалости только и не публикую нашу переписку, а надо бы. У Лавлинского. Маленький тираж, никто не читает. Может быть, еще и напечатаю. Как пойдут события. И пора звонить Любимову. Попалось мне на глаза карандашное письмо Боровского – из Греции, переданное мне Любимовым. В нём уже тогда содержалась мысль – а как же мы? опять в жопе? опять 83-й год? Оно вполне соответствовало нашему решению открыть театр и его разговору с Любимовым: «Так что теперь, всем в могилу лечь?» Насчет могилы он сделал большую паузу… после могилы… Могила его как-то… выбила… он задумался надолго над могилой.

Козлов Александр Петрович – командир нашего корабля. Хочу ему книжку подарить.

Ровно месяц до открытия старой сцены. Я думаю, у Бугаева была представлена и та сторона. Кем только? Опять Давыдовым и Ольшевской? Вот руководители-то еще горемычные.

Вы бывали когда-нибудь в Ульяновске? В аэропорту – родине Ленина? Не он виноват в метели и снегопаде в Москве, но всё равно не добром я его вспоминаю, сидючи с тремя бабами на драных креслах. Рыгается жирной курицей, что съел в самолете. Заливаю курицу кефиром. Квартира на Академической не отвечает, боюсь, боюсь… Передал в театр информацию о задержке, попросил Бориса провести вечернюю репетицию, а к завтрашней надеюсь-таки поспеть. Господи! Спаси и помилуй меня грешного. Графомания моя спасает иногда от тоски и стакана. Хочу написать Ивану, и рука не поднимается, к тому же забыл адрес. Пусть живет в доме, пусть строит баню. Тищенко радуется – как успели! Сейчас бы нам ни за что эту землю не выкупить. Дороговизна-то какая. Он радуется, а нам, кому она принадлежит как бы, нам наплевать.

25 марта 1994

Пятница. 11 часов.

До чего дожил – Панина послал за водкой, чтоб не выходила, чтоб не убилась на льду. В доме – шаром покати. Вызвал тешу, которая завтра будет. Но сегодня надо день продержаться, к тому же Ветвистый прилетает, ему ставят диагноз – беременность.

Воробьи скучают по Сергею. За ними никто не смотрит, два раза подсыпал корма и поменял воду.

Выступал я в книжном магазине «Мир», что на «Соколе». Четвертую пачку начали. Но книги идут, когда я за прилавком. А прилавок у них широкий. Кажется, я своей гитарой разогнал последних покупателей.

26 марта 1994

Суббота. Молитва. Зарядка. Душ… и вот тут… изменение, вот тут сегодня произошла заковыка: я начал рисовую диету. Но рис не шибко размяк, его приходится молоть зубами… и в желудок он попадает дробленый, конечно, но… и теперь 4 часа ничего не есть. Я первый раз за много лет пишу дневник, не выпив кофе. Приехала теща. Вроде не пьет объект. Мучается. Но мне, конечно, спокойней, и птица ухожена и накормлена. Сережа приезжает только 30-го. Прошли вчера «Дом» с новыми исполнителями. Радости ни в ком не ощутил. Сплошные потери пока. Господи! Спаси и сохрани. Быть может, Борис сегодня что-то внесет, что я один… ору, кричу, зову. Всем наплевать. Оба письма отправил я вчера Ивану. И новое, написанное в Ульяновске, и от 5-го ноября, в Мюнхене.

В понедельник мне предлагается – Штейнрайх – выступить по «Маяку». 1) Что за спектакль. 2) О чем, про что – как рассказать о «Живаго», чтобы пришла публика, сказать правду и сказать точно. Что-то из интервью? Или позаимствовать тексты из «Свободы»? Мне там очень нравится, как сформулировано.

27 марта 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка. Отказался от кофе. Надо же. Рисовый день – второй.

Ездили на Десну, не проехали. Забрал у Бортника кассеты видео. Денису отдам. Сейчас время подвигается к 12, кушать буду. Кофе пить. Сегодня у тещи день рождения, ей 70 лет исполнилось.

28 марта 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, рис. Вовка звонил. Голос его мне нравится, занят машиной… рассуждает трезво. И Матрена меня поражает юмором и здравостью – вот генетика горная, кержацкая, дай-то Бог, чтобы внукам передалась и дальше.

Звонил Ащеулов – какая-то напасть, ноги отнялись, «лежу парализованный», ни уколы, растирания… какое-то лекарство чешское, за 40 тысяч… ни хрена. Ванька будет 7 апреля, их 50 человек. Но меня в Москве не будет.

Сегодня «Маяк» надо хорошо, с пользой провести. Это будет уже третья передача к 30-летию и театра, и «Маяка». Я записал тексты с радио «Свобода», но мои – в интервью – кажутся мне куда сильнее и свободнее. Но посмотрим.

Господи! Спаси и сохрани меня на всю неделю рабочую.

28 февраля – 1 марта – вот дни обильных семяизвержений. А боль была 20-го после пива. Значит, пиво было 19-го, в субботу, получается. Отходняк.

29 марта 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

Вчерашний день прошел под знаком «Маяка». Решение подготовиться и тексты заранее написать, и стихов тоже, было правильное. И я приноравливаюсь к микрофонам, я их уже почти не боюсь. Я выходил в эфир дважды – первый раз с «Живаго», второй раз с песнями из «Бумбараша» и «Цепочкой», с рассказом о случае посещения «нищих» человеков респектабельного представления польского автора. Читал Эрдмана. И это понравилось Малышевской. Раскованное интервью с Дубовицкой. Потом выносили пленки с другого выхода, я забыл в суете термос и папку с Гагариным.

– Я тебе скажу потом, что за человек, у которого нет совести. Совести нет у человека, который уводит чужую жену.

Ездили за деньгами в «Станкобизнес». там видели Караченцова.

На диване, в «хлеву», замкнуло спор, и произошла ссора. В 23 часа в проходной Шабаловки вернул я себе утраченные бумажки. Господи, спаси и сохрани. До дома доехал еле как, ни одна скорость не включается. По утрам ем кутью, как выражается Панин. Всё меня уже устраивает. 65 кг с граммами.

«Не судите, да не судимы будете». (Мф. 7 – 1) Что за болезнь – пересуды и осуждение! Все знают, что это грех, а между тем ничего нет обычнее в речах наших, как осуждение. Иной скажет: «Не поставь, Господи, в осуждение», – а всё-таки осуждение своё доведет до конца. Иной оправдывает себя тем, что разумному человеку надо же иметь свой взгляд на текущее, и в пересудах пытается быть хладнокровно рассуждающим; но и простое ухо не может не различать в речах его высящегося и злорадствующего осуждения. Между тем приговор Господа за этот грех строг и решителен. Кто осуждает других, тому нет оправдания. Как же быть? Как миновать беды? Решительное средство против осуждения состоит вот в чем: считать самого себя осужденным. Кто восчувстует себя таким, тому некогда будет судить других. Только и речей у него будет: «Господи, помилуй. Господи! Прости меня грешного». Святитель Феофан Затворник.

Ну, вот. Прости, Господи, спаси и сохрани. С машиной – в 16 часов велели звонить. Завтра Сережа приехать должен, а сегодня мать отбыла, обругав напоследок Тамарку. И та расстроилась, а чего, собственно? Теперь я жду завтрака своего и в путь, на Таганку.