Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

И вот я на мельнице… то бишь на даче, на Десне. Макаров, наконец-то, делает в сортире дверь. Ну, а я взял с собой рукопись и попытаюсь продолжить хорошо здесь начатое. Разжег печку, варю кипяток для кофе с пряниками. Угощаю Витьку «Зубровкой», оставшейся от Тихонова Вячеслава Васильевича.

Ночью молнии блистали, гром гремел и шел обвальный дождь. Но… утром Панин отвез меня к Макарову, и на его машине с моим бензином приехали мы сюда, где хорошо и есть, что вспомнить. Нет хозяюшки моей, к ней Ветвистый прилетает до конца недели.

Сон. Я видел сегодня сон, и он страшно развеселил меня, до смеха вслух. Плывем мы в одной лодке с Ванькой Бортником. В какой-то греческой, одиссейской одежде. Наше плавучее средство обгоняет другое плавсредство, где у руля или на носу стоит Лёнька Филатов. Я пристально и улыбаясь смотрю на него… он отводит глаза, и я гордо проплываю мимо.

Вот ужас-то. А сегодня я должен был звонить по поводу беременности и консультации невестки. Но дверь в сортир оказалась важнее. И кофе попит, и пряник съеден.

Печку мы еще раз растопили и согрели олифу. Теперь Витька занят промазкой своего творения. От земли он совсем оторвался, держит его только материна усадьба. «Колхоз наш совсем развалился. Создаются какие-то товарищества. Матери выделили 5 гектаров. Вот, говорят, твоя доля. Хочешь – бери. А куда их, пять гектаров. Трактор покупать… На запчасти и будешь работать. Стамеска – 5 тысяч рублей. Я посмотрел и не купил. Огород у матери 40 соток. Она взяла еще участок 20 соток. Поеду помогать, для чего и нужен багажник». А почему бы Витьке не вернуться к земле, а квартиру сдать за $?! Нет, он ездит с бабой в Польшу за тряпками. Но сейчас и этот «бизнес» накрылся, считай. Всё завалено товарами, сбыт дорогой и нет его.

Быть может, я и немного написал в «21 км» сегодня, но думал… и как бы продолжал, и это всё равно хорошо. С удовольствием читаю мой ответ Филатову… и думаю, что если сюда еще лягут письма зрителей ко мне по поводу смерти Эфроса и рязановской передачи… то глава – грязное белье закулисья – у Алексухина – получится. Всё в нее вытряхну, и пусть Алексухин рассудит устами покойного рассказовского философа и Заворотного. Время пятый час. Пойти к речке, помыть ручки да собираться. Витька крышку на дырку сочиняет. Он эту водку выпил, хоть бы хрен.

1 сентября 1994

Четверг. Молитва. Душ. Кофе.

Я не делаю еще зарядку, хотя руками сегодня махал.

Заезжал вчера к Денису, красную смородину завез, морковку – чеснок, а главное – сникерсы и 50 тысяч. Сегодня еду в С. Посад. Должен привезти выкопанную картошку и песок.

– Сочетание Бога и порнографии… в твоем романе должно понравиться сучке твоей, совершенству твоему.

Сережа пошел в 10-й класс. Заставил его прочитать молитву Оптинских старцев. Купил ему джинсы там же, где одевали меня, не в «Престиж де Пари», а на ярмарке в Теплом Стане.

2 сентября 1994

Пятница. Молитва, но к врачу я не успел. Испугался ехать, потому что из машины, из помпы или радиатора, течет, несмотря на то что Панин вчера, говорит, поставил новую помпу… короче, я вернулся и правильно сделал.

Вчера за мешок сахара прямой эфир в С. Посаде. Мне было хорошо, интересно за собой наблюдать, и вопросы были любопытные, я всё пытался прорваться в тему, в настроение исповеди, делал несколько попыток в эту сторону себя развинтить, но не удалось. Не пришло ни новых слов, ни новых в себе ощущений, примеров и пр. Что вас тревожит? Был вопрос. А ответ – что я не могу писать, не пишется, утром не встается, с трудом заставляю себя жить. Тревожит «21 км». И дома меня поджидала из этой темы мина. Тамара, разговаривая с Парижем, с Никитой, заинтересовалась опять рукописью – так лежат… «Это смерть… ты закончишь, и я умру. Вы для смерти моей это делаете. Ты приходишь только ночевать. Она живет в Москве, и, естественно, вы время проводите вместе. Она сделала от тебя три аборта. Почему вы не женитесь? Ты описываешь, как, куда она к тебе летала. Что вы делаете со мной?»

За мной опять понаблюдали в скважину, мне опять стало тошно, что я не могу спокойно, один на один заниматься своим делом. «Нельзя ничего написать, подумать, попробовать. Всё будет прочитано, обсуждено и осуждено, раскритиковано до срока. Да, я графоман, не лезьте ко мне в карманы, не заглядывайте в мою писанину. Что мне теперь, прятать всё со стола, закрывать под ключ? КуДа мне деваться от ваших глаз и ваших суждений?» И т. д.

Говорил с Любимовым, с Афинами.

Разговор хороший, разговор теплый, отеческий… нормальный.

– Мы должны играть… хоть в «Меридиане».

– Да, конечно, конечно.

Три фразы основных запомнил я, от которых можно построить, вспомнить и записать весь монолог его.

1) Пихайте молодых, пихайте молодых…

2) Какие у тебя отношения с Кобзоном… Масарский и т. д. Они могут быстро дать ему (Губенко) помещение, здание, чтобы им было куда уходить. Не на улицу же их выгонять.

Т. е. Любимов говорит, что надо обратиться к мафии.

3) Попов обещал мне отремонтировать туалеты, чтоб не воняли.

– Сейчас, Ю.П., пойду понюхаю. – Хохочет.

3 сентября 1994

Суббота. Молитва. Маленькая зарядка.

Снова на пути театра возникла фигура Ветрянского. Он назначил на 7-е суд арбитражный, но решение его уже предопределил официальным письмом к Театру на Таганке. И снова надо писать письмо по предложению Ю.П. Любимова и снова клеймить всей труппой, подписывать и пр. А всё просто – помещение обещано банкам, а там мафия, охрана, уголовники, бандиты. К театру нельзя подъехать: на всех углах стоят бритоголовые, квадратные морды.

Краснопольский – опять обманет. Зовет в Эстонию. $ 200 в общей сложности за концерт с рублями, с их валютой. Выезжать нужно 11-го, а приезжать 16-го.

Сокровище таганское, здравствуйте!

Вчера был на выставке «Мистическая реальность» с Натальей Гребневой. Познакомился с художниками Е. Молоковым и Геннадием Крыловым. Забежали-завернули в зал Дали.

Только что отпел (хорошо пел) на Театральной площади и тут же, через час увидел себя в отвратительном звуковом искажении по ТВ. Ну да ладно. И очень снят некрасиво, быть может, я уже такой на самом деле. А костюмчик Сереже не понравился: бизнесмен какой-то. На кого он намекает, хотя чует он здорово и говорит правильно.

4 сентября 1994

Воскресенье.

С дачи привез дачников. Встал в 5 утра. Слава Богу, всё в порядке.

Где эти 15 минут, которые крайне мне были нужны для дневниковых записей? Теперь подчас у меня 115 – 215 минут, и я их не использую. Идет дождь. Он шел всю дорогу в С. Посад и обратно, а «Европа +» уверяла меня: в Москве без осадков.

Из политических новостей меня интересует почему-то только Чечня и ее лидеры – Дудаев и Хасбулатов.