Абрам Мапу - Сионская любовь

Поздно вечером явился к Иядидье мальчик-посыльный, слуга судьи Матана, и сообщил, что судья просит Иядидью срочно пожаловать к нему.

— Случилось ли что? Отчего спешка? — спросил Иядидья.

— Хозяин болен, страх смерти витает в доме, — ответил посыльный.

Иядидья без промедления оседлал мула и верхом поспешил к судье. Прибыв, уселся у постели больного.

— Что с тобой, Матан?

Судья уставился на гостя и не в силах слова вымолвить.

— Ум его помутился, ничего понять не может, — плача сказала жена Матана.

— Да и я заметил перемену в нем. Уж месяц, как Матан сам не свой, угрюмый и злобный. «Что стряслось с тобой?» — спрашивал его, а он едва выдавит два слова: «Заболел, поправлюсь».

— Он всем так отвечал. Днями мрачен, а ночами от страха дрожит. Боюсь за него. А нынче в полночь давай руками размахивать, ногами топать. Что есть голоса вопит, словно проклятия выкрикивает, а слова непонятные. Жутко мне, волосы дыбом встают. Сегодня не вытерпела, послала за тобой, Иядидья.

Тут Матан нарушил молчание, и голос его бешенный, и речь бессвязна.

— О, Хагит!.. Дети ее!.. Львица с детенышами!.. Горе мне! Не исцелить души моей растерзанной! Нутро мое грязное, гнусное… Дьяволица вероломная, на части рвешь меня… Отчего дом Наамы не сгорел?.. Хагит, зла порождение, куда заманила меня?.. Преступлением своим раздавлен. Горе мне! Огонь вокруг, огонь внутри!..

Обессилил, затих Матан. Достал из-под подушки ключ и молча протянул его Иядидье. Увидав ключ, зарыдала жена судьи.

— Этот ключ от подземной кладовой. Никто, кроме него этот ключ в руках не держал, и коли отдает его — значит умирает! Бросаешь меня, Матан! — голосит жена.

— Да неужто бальзама целебного нет в Гиладе, и лекаря не найти? — вскричал Иядидья, — не падай духом, женщина, всегда есть надежда. Из святилища Господа помощь придет, Сион честного сына своего спасет. А речей его безумных не слушай, Бог даст, исцелится больной, и беда минует тебя. Я тем временем отправлюсь домой, а утром вновь вернусь сюда.

Медленно едет Иядидья. Перебирает в мыслях слова больного, и душа его смущена. «Помешанные говорят правду. Безумен ли Матан?» — спрашивает себя. Верхом на муле миновал он улицу, другую, третью. И видит, черное небо озарилось красными всполохами, и дымом запахло. Иядидья услыхал крики о помощи и повернул назад. «Помогите, спасите, люди добрые! Дом Матана горит!» Возле пожарища почувствовал Иядидья запах серы. «Пламя это — человеческих рук дело» — подумал.

Вокруг толпа собралась, и ни один не гасит огонь. «Спаслись ли жители дома?» — подъехав, спросил Иядидья зевак, а те отвечают: «Вот, поспешили мы сюда и видим, дом с четырех углов пылает, и никто не захотел жизнью играть ради судьи этого и чужие души спасать никто не стал». Иядидья заметил: «Ни чужие ни свои души не спасет равнодушие, а мир погубит и даст дорогу злу.» К рассвету дом Матана правратился в кучу тлеющих угольев.

Иядидья призвал городских стражников и матановым ключом открыл при них ворота в подземную кладовую. Вошел вовнутрь и взволновался, и изумился, и прозрел: сокровища из казны друга его Иорама лежат перед ним. «Истина вышла на свет Божий. Когда помутился разум у судьи? Вчера или много лет тому назад? Верить ли его сумасшествию? Где есть корысть, там нет места безумию» — с горечью подумал он. Иядидья приказал стражникам собрать воедино сокровища и представить сию неправедную добычу Матана старейшинам, чтобы мудро разобрали дело и открыли бы подноготную судьи и беззаконные его деяния.

Бедная Тирца всю ночь напролет не сомкнула глаз. «Зачем Иядидья поехал к Матану? Отчего так поспешно? Темной ночью, не дожидаясь утра. Рассветает, а муж до сих пор не вернулся!» — с тревогой думает Тирца. Страх ее безмерно увеличился, когда услыхала от людей, что этой ночью пожар бушевал в городе. Она ходит в тревоге по саду. «Пошлю слугу в город, мужа искать» — решила она.

Вдруг видит Тирца, человек держит путь из Иерусалима. «Что случилось в городе?» — кричит ему Тирца. «Дом судьи Матана сгорел!» — прозвучал ответ. Тирца лишь всплеснула руками. Сердце сжалось от ужаса: «Неужели несчастье с мужем?»

Но тут показался Иядидья. Тирца бросилась к нему, обняла крепко и плачет и слова не может вымолвить. Наконец, успокоилась.

— Как испугал меня, милый! От страха за тебя душа едва не отлетела. Зачем ездил к судье?

— И на мою долю выпала боль. Великого зла пришлось быть свидетелем. Лишь с тобой, голубка моя чистая, сердцу светло.

— Ты мастер ласковые слова говорить, а я слушаю и таю! Скажи теперь, и вправду дом Матана сгорел?

— Верно говорят. В гору пепла обратился его дом, и никто из домашних не спасся, и хозяина лютая смерть настигла.

С великой печалью Иядидья поведал жене события этой ночи.

— Где верность? Где дружба? Гнусно предал изменник Матан честного Иорама, а ведь был у него в безраздельном доверии! — закончил рассказ Иядидья.

— Ах, Наама! Подруга моя! Безгрешна, непорочна и невиновна перед Иорамом, а как наказана! Подлым Матаном осуждена!

— А что делать со свидетельством Хэфера и Букьи? Ведь люди они проверенные и беспорочные в общем мнении! Кто возразит им? Мысли мои в смятении, Тирца. Поспешу в Храм Господа — сердце усмирить.

Принеся, как положено, утреннюю жертву, Иядидья собрался уходить. Осмотрелся по сторонам и увидел знакомое лицо — Ситри тоже был в Храме. Мужи обрадовались встрече. По дороге домой Иядидья поделился с Ситри печальными новостями и, казалось, мало удивил его. В доме на Масличной горе Тирца накрыла стол.

— Не стало веры человеку! Поди разбери, кто сердцем чист, а у кого камень за пазухой, — вздохнув, сказала хозяйка.

— Каков он был на самом деле, Матан этот? Кто горячей его молился, и кто щедрее его жертвы всесожжения приносил? — подал голос юный Тейман.

— Тейман, не раз уж просил тебя, дружок, не вставляй слово в беседу превосходящих тебя годами. Лучше слушай и на ус мотай, — упрекнул отец сына. Грех одного не очернит мир, а преступивший закон по закону и заплатит, — закончил Иядидья, обращаясь на сей раз к Тирце.

— Вера, — сказал Ситри, — такая вещь, что на языке у каждого, а на уме у немногих. Печать праведности десятки тысяч благородных лиц украшает. Один из десятка иной раз добро сотворит. А из десятины этой только тысячный в сердце истую веру несет. Таков веры печальный подсчет. По пальцам перечесть искренних среди искренних и честных среди честных. Почет и богатсво манят людей. Маска праведности в Храме к месту, а в доме ее снимают, никчемную.

Признаюсь, Иядидья, я и прежде Матана видел насквозь, и открытие твое для меня не диво. Вдов и сирот он не щадил и к мольбам несчастных был глух. «Суд мне кнута не вручил, и Господь плетку не дал! Как обидчиков ваших покараю?» — так просителям отвечал. Утеснителей слабых, что не с пустыми руками к нему шли — едва журил. На язык был остер, но говорил все Богу неугодное. Добро делал с задней мыслью. От отца своего Иозавада унаследовал алчность и ловкость обирать до нитки простаков.