Абрам Мапу - Сионская любовь

Как краток был миг восторга в день нашей клятвы! Потом — страх и разлука. Грядущее темно, судьбы боимся, да и собственный наш дух не вполне нам подвластен. Но верим, уйдет страх, и кончится разлука — вот она, надежда.

Перед глазами чужой Нинвэ, а сердце рвется в родной Иерусалим. В Сионе счастье мое, но и тревога там же. Меж Нинвэ и Сионом громоздятся горы, и шумят реки. Даль разобщит города, но не сердца. Не забыла ли ты маслинное дерево с нашими именами на стволе? Прочь уныние! Пусть Хидекель и Прат между нами сейчас, настанет день, и будем вместе, и всегда люби, что любо мне, и я в том же присягаю!

Вот, прилетела птица-вестник, принесла на крыльях радость, будто слыхала речения уст твоих: «Для тебя создана». Кричу ей: «Милая птица, повтори, да погромче!» Ах, что я творю? «Молчи, глупая птица! Тихо сиди в расщелине скалы, не спугни счастье!» — вновь кричу.

Дух мой то воспаряет, то низвергается. Думы то легки, как крылья бабочки, то колючи, как иглы ежа. Боязнь и надежда теснятся в душе: боязнь всегда полна надежды, а надежда не живет без боязни.

Жди меня, любимая! Вновь и вновь шли мне птицу-вестника, а с ней слова «Цени надежду жизнью». Твой голос достанет меня в дальних краях, ибо путь наш с Дорамом лежит в города Мадайские. Там и встречу того, кто решит судьбу. Минует день, и наступит день. Уйдут из памяти громада и грохот Ашура, вернусь в милый тихий Сион. Не во сне, но наяву зреть буду нежный лик любимой. Жди, надейся, и свершится!»

Кончились чудные строки письма. «Нет на свете мужчины, что красивее Амнона говорит о любви. Душа его — пламень, а уста источают мед», — воскликнула Тамар, — «Мое сердце горячо, как его, но дара слова красного нет. Не беда. Амнона уст на двоих довольно!»

Так говорила Тамар и вспомнила Теймана страшный рассказ, и кольнуло в груди. «Все — ложь, нет Амнона честней» — отвечает сердцу язык. И во второй, и в третий раз Тамар перечитывает письмо. «Вот непонятные слова: «Всегда люби, что любо мне». Что разумел Амнон? — думает Тамар. — Неужто его сердце вместит еще одну? Горе мне, горе сопернице! Как смерть, сильна моя любовь, и люта ревность, как ад. Ничто на свете не удержит ярость мою! Сопернице не будет уголка ни в Амнона душе, ни в целом мире! Ах, глупа я! Зачем несчастья измышлять?»

Так думает Тамар, так думают все: ведь легче жить в предположении, что страшные несчастья не наступят никогда.

Тут появляется Маха. Видит, Тамар взволнована.

— Не случилось ли что, госпожа?

— Посоветуй, Маха, как узнать, верен ли мужчина своей любви?

— Знакомится с другой, часами говорит с ней — это ли не признаки измены?

— Хорош ответ. Есть у меня к тебе секретное дело. Но пока побережем слова.

— Как прикажешь, госпожа.

Так, оказывая доверие коварному, вручаем ему ключи от сундука со злом.

Все чаще доносятся до Иерусалима слухи о военных победах Санхерива, царя Ашурского. И вести эти ужасов полны. Тамар с утра до ночи молится Богу, просит Всевышнего вернуть ей Амнона с миром и верным сердцем. Здравомыслию вопреки нейдет из головы Тамар рассказ Теймана об Амноне. Чтоб полегчало на душе, поделилась секретом с верной Махой, и вдобавок прочитала ей письмо. А еще велела вызнать у Пуры, что тому известно об этом деле.

«Вот она, удача! Ах, разжечь бы ревность Тамар, — подумала Маха. — Госпожа прогонит Амнона прочь, и уберется бедняжка восвояси к овцам и баранам, и будет мой!» Маха пошла за советом к Зимри. Тот придумал хитрость и подучил Маху, а еще передал Азрикаму с посыльным, чтобы ждал его завтра утром.

Днем и ночью Иерусалим гудит, как растревоженный улей. Не спится людям, не сидится на месте. Собираются у городских ворот. Слушают и говорят. Правда и ложь. Толки и кривотолки. Санхерив и Ашур на слуху. Царские министры и советники успокаивают народ: мол, укрепим город, спасемся за стенами. На рынках бездельникам и болтунам привольно. Хорош барыш у торговцев вином и пьянящим шейхаром. На площади люди заслушались краснобая-миролюба. Тот говорит: «Подскажем царю, чтоб отправил послов в Египет, пусть попросят у фараона убежище для всего народа сионского. Фараон не откажет Хизкияу, ведь мир у нас». Другой многознайка, в сердцах людских искушенный, возражает: «Не будет проку от египтян. Высокомерны они и к чужой беде глухи. Собой лишь озабочены, день-деньской воду из Нила пьют и иного занятия не имеют». Длинный язык у короткого ума.

А вот заговорил некто, вернувшийся с реки Прат: «Дороги опустели, и путников почти не видно. Народы пригнули головы. Потомки Ашура и Эйлама, древних царей, составили несметное войско под началом могучего, как ливанский кедр, Равшакэя. Все царства от Хидекеля и Прата до предельного моря покорила непобедимая рать. А нынче стан их в земле Каркемиш, где сливаются Прат и Квар. Для Равшакэя потехой будут крепости Каркемиша, а Иудеи — тем паче. Как фиги с деревьев, падут наши города по воле его. Вот-вот перейдет он реки Прат и Иордан».

Ужас холодит нутро. Стонет, вопиет народ: «Что ждет наш Сион?»

В толпу пробрались Хэфер и Букья. Один кричит со смехом: «Эй, люди, коли злая судьба впереди, пойдемте, возьмем побольше вина да шэйхара хмельного и напьемся допьяна!» Другой вторит ему: «Всякий, кто деньгами богат, пусть щедро угостит бедняка. К чему деньги теперь? Серебро и золото на землю швырять будем, и подобрать некому. Покуда враг не утонул в нашей крови, кровь винных ягод в глотку заливать станем!» Зашумели люди. «Тихо, братцы, свяжем языки, покуда нас не связали. Вон, сын Амоца идет, а с ним министры царские!» — прошипел Букья. Толпа рассеялась, а Хэфер говорит Букье: «А завернем-ка мы к Карми да и станем хмельное пить!»

Кто не знает Карми? На виду у всех он благочестен с праведниками, а подальше от глаза людского благоволит беззаконникам. Язык — верный слуга хозяину: ему в угоду то утаит, то явит, то сочинит. «Я без греха, честен я!» — говорит о себе Карми. Нет врагов у того, кто умеет смотреть и не видеть, слушать и не слышать. В уплату за вино взимает мзду и с блудницы и с вора — по свойству занятий их, и недостатка в верных покупателях нет. Дом его — для вероломных приют. Кладовые полны золота, серебра и всевозможного добра. Богат и успешен, и по утрам и вечерам молится Господу, и дурного за ним не знают, и прямотой и честностью славен. Вот портрет торговца вином.

Пораньше с утра Зимри и Азрикам пришли к Карми. Хозяин усадил гостей в отдельную комнату, принес вина, и те стали пить.