Абрам Мапу - Сионская любовь

Сердце девушки забилось сильней, трепетными руками она сломала печать, и глаза впились в долгожданные строки. И вот послание Амнона.

«Я пребываю в стране Нимрода, среди грозных и могучих людей, в городе Нинвэ, что в Ашуре.

О, далекая моя Тамар! Я полюбил тебя в Бейт-Лехеме, мечтал о тебе в Иерусалиме, и здесь, на краю земли, я живу любовью. Твой чудный лик — вот моя звезда, что глядит мне в сердце, ведет и хранит меня. К тебе рвется мой дух. По зову твоему простой деревенский пастух очутился в священном Сионе, в величественных палатах, средь ценящих и любящих его. Я жадно пил твою красу и прелесть. Нет границ твоей щедрости — ты обещала любить и дала надежду на вечный рай. Мы призвали в свидетели нашей клятвы дневное и ночное светила. Они льют в душу свет, и в лучах его все сильнее горит нетерпение, ибо слишком долго длится разлука.

Я вкусил гнев отца твоего. Случилось то, чего страшился, и надежда пошатнулась. Но не угасла. Истинно благороден тот, кто боится сделать дурное. Таков Иядидья — он вернул кольцо и наградил деньгами, и это, с Божьей помощью, приведет нас к вожделенному. Найду Хананеля, выкуплю, верну в Сион. Отец и мать твои воочию узрят, что видение старика есть явь, а не сон, и что на великие дела Амнон горазд, и обручат нас с тобой навек.

Как сказал уже, мое пристанище в городе Нинвэ, в сердце Ашура, стране, обильной злаками и вином, и небеса здесь щедрее на влагу, чем в Сионе. Немало чудес рассказывают у нас об этой стране, и многое правда. Бог создал горы, а люди возвели города. В дни далекой древности Ашур, царь Ашура, заложил город. И был у царя сын Нин, и дабы увековечить память о нем, царь нарек городу имя Нинвэ.

Нинвэ раскинулся по обоим берегам реки Хидекель. Велик город, за три дня не обойти неприступных крепостных стен. От русла реки проложены каналы-рукава, и по ним вода течет в городские пруды. С высоты смотреть — огромным озером блещет Нинвэ. Древний и великий город. Да разве променяю его на родной Сион? Свет милости Господа не греет поток могучей реки, и холодом веет от рукотворных прудов. Беззвучно скользят по воде ладьи и рыбачьи лодки, безрадостны лица гребцов. Мрачны одетые тучами черные горы Ашура. Зато как сверкают гора Мория, и гора Сион, и Масличная гора! Славный Сион — вечная обитель Господа. Хмурый Ашур — дикого зверя логово. Красавцу тигру подобна эта страна — прекрасна и страшна вместе. Чудны полосы на яркой шкуре, но злобен рык, исторгаемый из зубастой пасти.

Из Нинвэ вышел грозный царь Санхерив. Он провел свое войско сквозь лесную чащу на берегах Иордана. Сметал города на своем пути, убивал все живое, обратил землю в ад, сокрушил сынов Сефарваима. Да разве насытишь лютого зверя? Желает покоритель водрузить свое знамя на святой нашей горе. Жаждет в Храме Господа поставить трон. Алчет видеть у своих ног всех восточных и заморских царей. Ужас сеет повсюду войско Санхерива. Храбрейшим героям леденят сердца орды всадников — они закованы в кольчуги, их мечи остры и верны, а щиты несокрушимы. Как река Хидекель, неудержимым потоком несутся кони. Под копытами их содрагается и стонет земля. Словно колосья за серпом жнеца, замертво падают на землю богатыри под ударами ашурских мечей. Заглушая гром небесный, над грудами мертвых тел разносятся победные клики всадников Санхерива. И пленникам несть числа. Неужто сеющие страх не боятся мести устрашаемых?

Солнце клонится к земле, и месяц восходит. Я стою на высоком месте, смотрю, как лунный свет заливает Хидекель, и вспоминаю нашу клятву на Масличной горе. И в тот вечер солнце и луна стояли в небе. Лучи пробивались сквозь ветви дерев, и легкие тени плясали на лике твоем. Ты помнишь, Тамар, как звала месяц в свидетели клятвы? Он свидетель, но не помощник. С того дня трижды обновилось светило, но суета дней не обратилась в покой, и не сменились счастьем муки наших сердец. Добрая ночь рождает надежду, злоба дня убивает ее. Ах, Тамар, покойна ли душа твоя? Если да, то и мой дух неколебим, и вера крепка.

Темнеет. Расстелю на земле львиную шкуру, завернусь в нее, стану глядеть на звезды. Славно им, безмятежным огням ночным, плыть по тверди небесной! Отчего мы не с ними, бессмертными странниками? Порой чудится мне, будто снова я в Сионе. Сижу себе в верхней комнате, и на сердце радостно. Спускаюсь в сад, ты мне навстречу, тоже весела. Другой раз в смятении мой дух, и ты грустишь. Видно, души наши слились в одну. Ты — часть меня, я — часть тебя. Что любишь ты — то дорого мне, что ненавижу я — то отвращает тебя.

Бранит ли тебя отец? Досаждает ли Азрикам? Грустишь ли обо мне? Я буду Господу молиться, пусть отдаст мне твои беды, чтоб не омрачали светлого чела. Твои горести с радостью снесу, не сетуя и не ропща.

Слышу, шум нарастает вдали. Крики страдания разрывают ночное безмолвие. То узники, тиранами в темницы заточенные, вопиют о мучениях своих. Да кто им внемлет! Здесь, в Нинвэ, Бог смешал языки людей. Глотки вопят, рев в ушах, а сердца глухи. Хуже ненависти такая глухота. Одни волком воют: «Ограблены!» Другие ликуют, кричат во все горло: «Славно поживились!» Тут стенают: «Душегубы проклятые!» Там в ответ несется: «Ура, наша взяла!» Одни горюют, кровавые слезы утирают, другие радуются, елей на голову мажут. В Сионе нет ни лютости этой, ни кривды, ни низости. Страшно за Иерусалим — Боже, сохрани нас от нашествия этих диких. Но знаю, нет мира добра со злом. Гоню из сердца страх, молюсь Господу, чтоб не допустил до беды. А уж ежели полетит к нам саранча, треща крыльями, пусть погибнет среди комьев земли и смолкнет навек.

Ночь напролет тревога гнетет, но не бесконечна ночь. На границе света и тьмы исчезают рожденные мраком страхи. Рассвет над холмами Нинвэ. Пение птиц провожает утренние звезды и веселит сердце. Зарделся восток. Чуден великий Хидекель, несущий воды из самого Эдема.

Взошло дневное светило, пустилось в путь по небесам и изгнало остатки тьмы. И мир ликует и празднует торжество света. В полдень утомилось солнце, замерло в вышине и медленно-медленно покатилось вниз. И меркнет краса его, и мрачнеет мир. А не таков ли путь человека на земле? Сладость детства, мечты юности. Ни тьмы ни тревог в счастливую пору. К полудню жизни ведет нас надежда. Но все, чем обладал человек, уносит время. И убывает с годами радость в сердцах, и множатся печали, и мрак неминуем в конце пути.

Горечь и сласть в сердце смешались. Помнишь ли, Тамар, как сказала мне: «Цени надежду жизнью»? Покуда не сбылась мечта, человека утешает надежда — отрада зыбкая, как радуга в облаках после дождя. Только обрадуешься чуду, а уж растворилась в небе разноцветная подкова. Неверен, переменчив дух надежды. Тихо и солнечно — и гордо сияет стройная башня, рванет ветер, надвинутся тучи — и вот уж покосились окна, сползает крыша, и рухнуть грозятся каменные стены.