Эми Хармон - Из песка и пепла

Анджело по-прежнему хранил каменное молчание по поводу своих маневров, то и дело отвергая помощь Евы. Кажется, он и в самом деле вознамерился продержать ее в монастыре до конца войны, но там она медленно сходила с ума. Ева знала, что Соннино числятся в самом низу невообразимо длинного списка людей, которым требовались новые документы, а потому решила взять их под свою ответственность.

– Фотографии готовы, – ответил Марио вполголоса. – Наши и еще десяти человек из гетто. – Он бросил на Еву извиняющийся взгляд. – Я не хочу злоупотреблять твоей добротой. Но этим людям больше некуда идти.

Из квартиры Соннино Ева вышла с двенадцатью фотографиями, припрятанными в лифчике, и обещанием принести паспорта сразу же, как только они будут готовы. Теперь ей оставалось лишь ускользнуть от Анджело и доехать до Флоренции и Альдо Финци. Купить обратный билет, попотеть одну ночь в типографии и вернуться в Рим на следующее утро. А если Анджело разрешит, она возьмет фотографии и привезет паспорта и для других беженцев.

Долго искать его не пришлось. Анджело стоял у ворот синагоги с несколькими другими священниками из разных приходов города. С собой у него было внушительное количество золота от римлян-итальянцев, которые хотели внести свою лепту, но боялись, что «богатенькие евреи» при виде их начнут воротить носы. Старые стереотипы были все еще живучи.

Никто не воротил нос. Среднее пожертвование составило 3,5 грамма, и над очередью витал ощутимый страх. Старший лейтенант СС «великодушно» продлил срок сперва на четыре часа, а потом еще на четыре. Поползли слухи, что Папа вмешается и пожертвует недостающее золото из католических закромов, если еврейская община не успеет к указанному часу. Дядя Августо поспешил поделиться этой новостью с Анджело, ухмыляясь, будто Чеширский Кот.

– Что я тебе говорил, падре? Под боком у Ватикана нам бояться нечего.

Однако нужное количество каким-то чудом набралось и без вмешательства церкви, и более ста десяти фунтов – пятьдесят килограммов – золота, включающего последние ценности и без того обездоленных людей, отправились в немецкий штаб на виа Тассо еще до истечения 28 сентября. Римские евреи поздравили друг друга с успехом, Августо открыл бутылку вина, и над булыжными мостовыми прокатился многоголосый вздох облегчения.

Тем не менее уже на следующий день к главной синагоге подкатили немецкие грузовики, и офицеры СС вывезли раввинскую библиотеку – каждую книгу, каждый священный свиток и ценный документ. Также они забрали картотеки с записями о членах и меценатах общины. Еврейским старейшинам оставалось лишь беспомощно смотреть, как все их наследие до последнего клочка конфискуют те самые люди, которые только накануне обещали оставить их в покое.

Город затаил дыхание, но следующая неделя прошла спокойно. Затем другая. Ева купила билет до Флоренции и призналась Анджело в своих планах. Несмотря на относительное затишье, время для семьи Соннино стремительно истекало. Анджело начал спорить, но Ева была непреклонна, и ему пришлось смириться и тоже взять билет до родного города, который они покинули меньше месяца назад.

Поездка прошла без осложнений. Никто их не задержал. Никто ни о чем не спросил. Никто не взглянул на них лишний раз. Они не встретили никого из знакомых, и никто из знакомых не увидел их – за исключением Альдо, который сердечно приветствовал друзей, пришедших на закате в его маленькую типографию. По его словам, здесь дела обстояли так же. В Городе цветов царил покой – вот только лицо печатника выдавало постоянную тревогу, от которой все трое не могли избавиться, как ни старались.

Всю следующую ночь они верстали, регулировали печатные цилиндры, подгоняли пробелы, подливали чернила в матрицу и изготовляли один драгоценный лист за другим. Затем вклеивали фотографии, ставили поверх печати, штемпелевали эмблемы и прописывали в графе с местом рождения те южные города, куда немцы не смогли бы обратиться за подтверждением. Они сушили, обрезали, ровняли, складывали – и тут же начинали все сначала, ориентируясь на разные образцы из разных мест. По очереди вздремнув на диване в углу, Ева и Анджело встретили утро с почерневшими пальцами и целой стопкой бумажных надежд. Альдо давно отчаялся отмыть въевшуюся под кожу краску, но они целых двадцать минут оттирали руки, чтобы скрыть все следы своего ночного занятия.

В шесть утра Ева и Анджело уже сидели в скором поезде до Рима – в свежей одежде, с красными ладонями и так и не навестив Сантино и Фабию. Это было неизбежно, но Ева только теперь осознала: за последние два года Анджело, вероятно, бывал во Флоренции десятки раз.

– Я прощаю тебя, – пробормотала она, когда раздался удар гонга и поезд отправился со станции точно по расписанию.

– Правда? – тихо спросил Анджело. В его голосе звучала такая же усталость, какую она ощущала во всем теле.

– Да. Хотя, может, и не стоит. Сколько раз ты приезжал во Флоренцию с начала войны?

– Множество, – честно ответил Анджело.

– И я никогда тебя не видела. Ни разу.

– Нет.

– Почему?

Он покосился на нее:

– Ты знаешь почему, Ева.

Что-то жаркое и жадное проскользнуло у нее в животе, и она скорее закрыла глаза, не зная, как продолжить эту беседу, чтобы не выдать своей тяги к запретному. Губы словно кололо крошечными иголками, ладони вспотели, дыхание сбилось. Еве потребовалось немало времени, чтобы взять себя в руки, и до самого конца поездки они больше не произнесли ни слова об умолчании или прощении.

Исаако Соннино, здоровый 3,2-килограммовый мальчик, родился 15 октября 1943 года. Приняв младенца, отец тут же передал его Еве, которая его омыла, запеленала и вручила Джулии в заранее подготовленном белом одеяле. До этого Ева в жизни не держала ребенка и уж тем более никого не пеленала, однако неплохо справилась с помощью Изабеллы Донати – живущей через коридор старушки, которой пришлось закрыть свой магазин из-за расовых законов. Муж ее давно умер, оба сына погибли в Первой мировой, и теперь, как она сама заявляла, ей было нечего делать и почти нечего бояться. По характеру она была спокойной и уютной, словно летний ветерок на взморье, и вскоре после знакомства Ева сделала мысленную пометку перетащить ее к сестрам Святой Цецилии. Там еще оставалось довольно места, хотя за последнюю неделю Анджело подселил в обитель две семьи.

Еве бы понравилась ее компания, монахиням понравился бы ее суп, а синьора Донати была бы в безопасности за монастырскими стенами.

Накануне вечером Ева пришла к Соннино, сжимая стопку драгоценных паспортов. Теперь к ним нужно было лишь добавить вымышленные имена, подписи и отпечатки пальцев. Но у Джулии уже начались роды, поэтому Ева отложила документы и осталась помогать: играла с детьми, замеряла время между схватками, а потом и наблюдала за появлением малыша на свет.