Эми Хармон - Из песка и пепла

Домой он возвращался уже после наступления комендантского часа, но, по счастью, ни на кого не наткнулся. У него были документы, позволяющие выходить на улицу в любое время – если того требовал священнический долг, – но ему не хотелось лишний раз врать о старой женщине, к которой его вызывали. А женщиной этой была беспаспортная еврейка.

Последнюю пару лет Анджело только и делал, что громоздил одну ложь на другую. Иногда он скучал по крохотной деревушке, где провел первые полгода после рукоположения. Есть, молиться, спать, служить мессы. Вот и все, что ему нужно было делать. К тому же улицы там были настолько узкими, а дорога до деревни такой крутой и извилистой, что немецкие танки трижды застряли бы, прежде чем до нее добраться. Однако затем его вызвали в Рим и провели экспресс-курс по служению и выживанию на улицах Вечного города.

Монсеньор Лучано – в некотором смысле его покровитель и человек, наблюдавший за ним столько лет, – устроил Анджело своим помощником в курию. Это был совершенно новый опыт. В курии он познакомился и с монсеньором О’Флаэрти, ирландским священником в Ватикане, который был глубоко вовлечен в работу с беженцами. Так началась двойная жизнь Анджело. Целыми днями он бегал по городу и заглядывал в каждую церковь, каждый монастырь, каждую обитель и каждую общину, откуда возвращался с записями о количестве и доступности комнат.

И люди начали приходить. Еврейка, которой нужно было спрятать сыновей. Раввин, который не хотел оставлять свою паству, но понимал, что таким образом создает угрозу для семьи, и надеялся уберечь хотя бы ее. Слух распространился, и поток беженцев стал постоянным. Вся церковь оказалась втянута в смертоносную игру в прятки, и Анджело обратился в зрение и слух – молодой священник с хромотой и способностью к языкам, особенно хорошо понимающий евреев. Он знал их требования к пище, знал религиозные обычаи и очень скоро стал очередной шестеренкой в огромном механизме, чьей целью было спрятать всех тех, на кого велась охота.

Начали они с евреев иностранного происхождения, которые должны были покинуть Италию еще по законам 1940 года, но им некуда было идти – совсем как Феликсу. Однако в июле ветер переменился, и с падением бомб и диктаторов церковь наводнилась испуганными итальянцами.

Монсеньор велел Анджело найти другие способы укрытия беженцев. Тогда-то он и вспомнил про Альдо Финци. Анджело отправился во Флоренцию и попросил печатника «Остри к и» ему помочь. Вместе они изготовили больше двухсот паспортов для евреев, которые могли спрятаться на виду при наличии верных документов. Благодаря этому освободились места для беженцев, которым трудно было смешаться с местным населением из-за незнания языка или внешности. Укрыть еврейских мужчин было труднее всего. Как, впрочем, и молодых итальянских парней, от которых ожидалось по возрасту, что они будут сражаться. А ведь оставались еще дети. Три монастыря в городе были до крыши забиты еврейскими сиротами. Некоторых можно было пристроить в семьи, но дети создавали особенную угрозу. Одно неверное слово, одна неосторожная фраза – и ребенка разоблачили бы вместе с принявшей его семьей. Они подумывали о сельской местности, но туда было слишком сложно добираться. Вся авантюра была сложной и с каждым днем становилась только отчаянней.

Анджело работал не один – рядом с ним трудились сотни отцов и сестер, священников и монахов, которые открывали свои двери и закрывали глаза на подступающую со всех сторон опасность. Но иногда Анджело ощущал себя в мучительном одиночестве. Конечно, безопаснее было не делиться, не доверяться, нести свою ношу, не обременяя ей никого. Но он смертельно устал от скрытности.

В ту ночь он забрался в кровать, едва совершив самые необходимые молитвы. Нога ныла, тело скручивала чудовищная усталость, но мысли его упорно возвращались к Еве. Как она рассталась с ним в Святой Цецилии – без единого протеста, с нечитаемым лицом и лишь сжимая скрипку, словно это была для нее самая драгоценная вещь на свете. Он ушел не оглядываясь. Так было нужно. Ева теперь была в безопасности, а Анджело ждали в другом месте. И все же он не мог не вспоминать август 1939 года, когда точно так же оставил ее в капелле Пацци.

Тем летом они вернулись из Мареммы в реальность с новым знанием о мире и друг друге. Анджело знал, что должен сделать, и сделал это. Но воспоминания преследовали его все равно.

26 сентября – менее чем через десять дней после того, как Ева поселилась у сестер Святой Цецилии, – подполковник Капплер, глава подразделения СС в Риме, потребовал, чтобы в немецкий штаб на виа Тассо было доставлено пятьдесят килограммов золота. Если еврейская община не сумеет собрать их в течение тридцати шести часов, двести евреев будут арестованы и депортированы.

Набережная де’Ченчи возле Большой синагоги заполнилась толпами людей, не теряющих надежды умилостивить дракона. Анджело запретил Еве выходить за ворота Святой Цецилии, но она, разумеется, ослушалась, собрала все драгоценности, которые привезла с собой в Рим, и заняла место в очереди, чтобы добавить в общую кучу и свое подношение. Дядя Августо вместе с другими старейшинами занимался подсчетом и взвешиванием золота. Увидев Еву, он заверил ее, что это вымогательство – «добрый знак».

– Немцы – логичные люди. Намного выгоднее забирать у нас золото, чем людей.

Ева лишь покачала головой. В преследовании евреев не было ни смысла, ни логики. Однако, жертвуя фамильные драгоценности, она на секунду поверила в правоту дяди Августо.

Ева как раз выходила из синагоги, когда заметила в очереди Марио и Джулию Соннино с обоими детьми. За прошедшие дни живот тети стал еще внушительнее, и Ева убедила стоящих перед ней людей пропустить Джулию вперед, чтобы ей не пришлось часами ждать на ногах. Соннино пожертвовали свои обручальные кольца и швейцарские карманные часы, которые передавались в семье Марио на протяжении трех поколений. Джулия пошутила, что незагорелая полоска у нее на пальце служит достаточным свидетельством замужнего статуса, однако, скручивая с руки толстый золотой ободок, она едва не плакала. Ева дождалась вместе с детьми, когда они освободятся, а затем сопроводила их в еврейское гетто, которое находилось всего в квартале от огромной синагоги.

– Нам понадобятся фотографии. Такого же качества, как на официальных документах, – пробормотала Ева по пути. Марио быстро кивнул, немедленно поняв, что она имеет в виду. – Мы отвезем их типографу. Он вклеит снимки в паспорта, а затем проштампует поверх. Это усложняет процесс, но иначе документы не будут выглядеть правдоподобно. Подписи и отпечатки пальцев можно добавить потом, но фотографии нужны как можно скорее.