Эми Хармон - Из песка и пепла

Ева молча кивнула, потрясенная его неистовством и тронутая чувствами. Затем опустилась на кровать и кивнула еще раз.

– Я дождусь. Но ты должен будешь вернуться. Что бы ни случилось, как бы ни было поздно. Ты должен вернуться, Анджело.

В конце концов Ева сдалась сну, зная, что так будет легче скоротать часы ожидания. Закуталась в тонкое одеяло, подтянула колени к груди и попыталась притвориться, что она всего лишь устрица в раковине, крохотная создательница стекла и не более того. Затем она задремала с молитвой на губах, слушая перестук капель и поскрипывание подвальных стен, хотя в мыслях у нее по-прежнему металось эхо криков и ружейных выстрелов.

Проснулась она от страха. Ей снова привиделся старый кошмар про многолюдную темноту, из которой она должна была сбежать, спрыгнуть, хотя прыжок страшил ничуть не меньше. Ева открыла глаза, убеждая себя, что во мраке подвала никого нет, а она под защитой монастырских стен. Никто не хватал ее за одежду, никто не пытался стащить за ноги. Даже мерцающий в ночи свет был не лунным, а исходил от масляной лампы, которая горела так слабо, что едва рассеивала темноту.

– Анджело?

Пламя вытянулось иглой – и вдруг лихорадочно заметалось, осветив силуэт Анджело. Он сидел в старом викторианском кресле совсем неподвижно: видимо, не хотел ее будить.

Ева приподнялась и потянулась к воде, которую принесла ей сестра Элена. На подносе был еще хлеб, и Ева разломила его и протянула половину Анджело. Он молча взял ломоть. Некоторое время они ели в тишине, хотя хлеб был бессилен утолить голодный ужас, поселившийся у обоих в желудке. После этой нехитрой трапезы Ева заставила Анджело выпить воды, а затем присела у его ног и просяще заглянула в лицо.

– Расскажи мне.

Тот промолчал. Ева взяла его за руки, пытаясь дать хоть какую-то опору.

– Расскажи, Анджело.

Он глубоко вздохнул, словно ответ требовал мужества.

– Я обошел все училище. Даже нашел незапертую дверь, как ты и полагала. Я решил, что, раз я священник, а до Ватикана рукой подать, никто не спросит, что я тут делаю. А если бы и спросили, у меня была благовидная причина. – Анджело вздохнул еще раз и тихо добавил: – Я видел Леви.

Сердце Евы пустилось вскачь, на губах затрепетала робкая улыбка. Однако мрачное лицо Анджело почти сразу заставило ее погаснуть. Сердце зачастило с тоскливыми перебоями.

– Он и еще несколько мальчишек тоже нашли эту незапертую дверь. Когда я подошел, они стояли возле нее и спорили. Я подозвал их и сказал, что путь свободен. Позади училища не было никакой охраны. Они могли просто взять и уйти.

– Но они не ушли, – прошептала Ева, уже зная финал истории. В голове почти звучал голос брата, заявляющего, что он не бросит семью.

– Они не ушли, – подтвердил Анджело. – Один из парней возразил, что, если они сбегут, остальных могут наказать.

– Поэтому они продолжали стоять возле открытой двери, отказываясь ей воспользоваться, – простонала Ева.

– Можно ли их за это винить? – ответил Анджело. – Что сделала бы на их месте ты, Ева? Я знаю, что не стал бы спасаться, если бы ты не смогла спастись вместе со мной. Они выбрали остаться со своими близкими.

– Их же убьют, – прошептала Ева.

– Может, и нет, – возразил Анджело чуть слышно.

– Их отправят в лагеря. Ты знаешь слухи, Анджело. Не можешь не знать. Это лагеря смерти.

– Некоторые утверждают, что это просто британская пропаганда. – Анджело не хотелось отнимать у нее последнюю надежду.

– Ты знаешь, Анджело! – И Ева, сморщившись, принялась вытирать слезы дрожащими ладонями. – Ты слышал рассказы солдат. Они видели крематории. Видели общие могилы.

– И все-таки нам кое-что удалось, – добавил Анджело. Сейчас ему нужно было дать Еве хоть что-то – что угодно, чтобы уцепиться и не скатиться в пропасть отчаяния. А еще избавиться от чудовищных видений, которые вызвали в его воображении ее слова. – У некоторых евреев были типичные итальянские фамилии. Мы убедили их встать отдельно с неевреями, которых арестовали по ошибке. Один из пленников знал немецкий, успокаивал всех и переводил им слова солдат, так что неразберихи и наказаний удалось избежать. Немцы сказали, что, если кто-нибудь солжет, его расстреляют на месте. Но риск себя оправдал. СС отпустили всех неевреев. Я поручился за некоторых. Сказал, что они мои прихожане.

Анджело остановился перевести дыхание, и Ева тут же обхватила его руками – в ужасе от опасности, которой он себя подверг, и глубоко тронутая его храбростью.

– Это было кошмарно. Немцы конфисковали все их имущество. Охрана сказала, что это компенсация за тех, кто не сможет работать в трудовых лагерях. Кто окажется слишком слаб, или стар, или юн. Но я видел, что самые ценные вещи прикарманили офицеры. И там была женщина, у которой начались роды. Ева, ей пришлось рожать на бетонном полу. Никто даже не потрудился отвезти ее в больницу. Она родила здоровую девочку.

Анджело осекся, не в силах продолжать. Он так хотел дать Еве надежду, но вместо этого лишился остатков собственной. Медленно подняв руки, он наконец обнял ее в ответ и зарылся лицом в темные волосы.

– Чем дольше я смотрю на мир, тем труднее мне верить в Бога, – признался он сипло. – Но как я тогда могу быть священником? Иногда мне кажется, что верить слишком больно.

– Не верить еще больнее, – прошептала Ева, гладя его по волосам. – Я начинаю думать, что только благодаря Богу хоть кто-то из нас все еще жив.

Анджело лихорадочно стиснул руки у нее на спине, опалив шею хриплым шепотом.

– Я должен вывезти тебя отсюда. Убрать из Рима. Но я не знаю, куда тебя отправить, где ты будешь в безопасности. А еще боюсь окончательно рехнуться, если не смогу каждый день проверять, что ты жива и здорова.

– Сейчас нигде не укрыться, Анджело. И нигде мне не будет лучше, чем здесь. Да, я согласилась уехать из Флоренции, но из Рима я не уеду. Я тебя не оставлю, – добавила Ева мягко.

Удивительно, но его опустошенность давала ей силы держаться самой – хотя бы ради Анджело. Когда смерть ждала за воротами, для притворства было не место. Поэтому она лишь крепче сжала его в объятиях, и они затихли, найдя друг в друге временный покой и утешение, раз ничего иного у них не осталось. Так Ева и уснула, положив голову ему на плечо.

Домой Анджело возвращался уже в чернильных сумерках, особенно непроглядных перед рассветом. Квартира монсеньора Лучано располагалась всего в нескольких кварталах от старого прихода Анджело и церкви Святого Сердца, где он оставил Еву уже второй раз за сутки. Когда наступит утро, она сможет взять фальшивые документы и самостоятельно вернуться к монахиням Святой Цецилии. Узнав, что в их монастыре облавы не было, Анджело вздохнул чуть свободнее. Ни одна из церквей, обителей и общин, где он разместил беженцев, не попала в списки СС. На некоторое время его подопечные – как евреи, так и итальянцы – оказались в безопасности, однако Анджело понимал, что в ближайшее время ему придется прятать еще очень многих.