Эми Хармон - Из песка и пепла

– Так и есть. Но не волнуйся, падре сам к нам заглянул и велел прийти сюда до рассвета. Ночью на улицах спокойнее всего. Была еще одна семья, которая предлагала нас укрыть, – врача, моего бывшего коллеги, – но сейчас это слишком опасно. За евреями охотятся не только немцы.

Ева знала, о чем он говорит. С гестапо сотрудничали также чернорубашечники, ОВРА – Организация выявления и подавления антифашизма – и Национальная фашистская партия, все итальянцы по происхождению. Они активно выслеживали евреев и шпионили за другими итальянцами.

– Я не хотел подвергать риску его семью. – Внезапно Марио замер и уставился в пол, как будто ему было стыдно. – Поэтому теперь мы подвергаем риску этих женщин, – закончил он горьким шепотом.

– Здесь вы будете в безопасности, – твердо ответила Ева. – И монахини тоже. Это был правильный выбор.

В последующие дни Анджело привел еще двух сестер-евреек, пятнадцати и шестнадцати лет, которым удалось ускользнуть от облавы. Старший брат вытолкал их в чердачное окно и велел бежать по крышам, сказав, что последует сразу за ними. Вместо этого его застрелили. Затем их ряды пополнились пожилой парой, еще одной молодой семьей с двумя сыновьями возраста Лоренцо, парой братьев чуть за двадцать и мужчиной с маленькой дочкой. Крохотная обитель начала трещать по швам.

Селить квартирантов без документов было противозаконно, а из всех жильцов только у Евы и Соннино были паспорта, с которыми их не арестовали бы сразу. Не вносить квартирантов в реестр тоже противоречило закону. Хотя сейчас незаконным было само существование евреев в Риме. Матушка Франческа испереживалась, где же они всех разместят и что скажут полиции, если та нагрянет с вопросами. Анджело пришлось отвести ее в сторонку и напомнить, что Деву Марию тоже гоняли от двери к двери, пока в конце концов она не родила Спасителя в хлеву.

– Мы не можем отвернуться от этих людей, матушка. Им больше некуда идти.

Также у Анджело были письма от кардиналов, которые он не стеснялся использовать при каждом удобном случае. В этих обращениях они просили религиозные учреждения открыть свои двери беженцам и сделать все возможное для их укрытия. Пасторы в деревушках вокруг Рима тоже не уставали напоминать прихожанам, что их Спаситель был евреем. Чувство вины католиков было мощным орудием, и Анджело с собратьями давили на него без малейших угрызений совести.

Все следующие дни Анджело с матушкой Франческой наставляли беженцев в катехизисе и литургии, обучали молитвам «Патер Ностер» и «Аве Мария», а потом экзаменовали, не зная пощады. Те евреи, у кого были фальшивые паспорта, а внешность и акцент не вызывали подозрений, сходили вместе с Евой в municipio за талонами на еду и надлежащими видами на жительство. Альдо подготовил для Марио дополнительный комплект документов, включая освобождение от воинской обязанности и лицензию на ведение врачебной практики. Конечно, Марио не стоило ими размахивать, но в случае задержания они должны были послужить лишней страховкой.

Однако даже с учетом продовольственных карточек, которые им удалось раздобыть, число беженцев в обители – число беженцев в любой церкви и монастыре Рима – неизбежно оставляло кого-то голодным. Марио знал, куда Леви ходил на черный рынок, и они с Анджело отважились на несколько тайных вылазок, чтобы разжиться маслом и молоком – продуктами, в которых Джулия нуждалась сильнее всего. Она чувствовала себя не особенно хорошо, и молока для малыша не хватало.

Но Анджело был изобретателен. Через два дня после облавы одна из прихожанок его старого прихода потеряла ребенка в пожаре, в котором едва не погибла и сама. Анджело каким-то образом об этом узнал и привез убитую горем женщину к монахиням Святой Цецилии, обеспечив ее крышей над головой, а маленького Исаако Соннино – кормилицей. В чем бы ни возникала нужда, он находил лазейку. Детские способности вратаря чудесно преобразились в нем в умения священника военного времени: просчитывать, поддерживать, защищать.

Во всех, кому он служил, Анджело пробуждал ту же находчивость и уважительность. И не останавливался ни на минуту. Его активность не раз привлекала внимание итальянской полиции, но ему неизменно удавалось выпутаться из проблем при помощи молитвы и склоненной головы. Многое он старался делать из-за стен Ватикана, где до него не мог добраться итальянский закон. Однако в том, что касалось участия Евы, Анджело был непоколебим. Она не могла рисковать собой. Это было его единственное условие, и Ева честно его соблюдала, пока контроль над ситуацией попросту не вырвали у Анджело из рук.

Он сидел на скамье у остановки – сгорбившись, комкая в руках фуражку. Немецкий офицер, почему-то оставшийся в одиночестве. Проходя мимо, люди ускоряли шаг, но он, казалось, не замечал ни насмешливых, ни испуганных взглядов и даже не подозревал о неудобстве, которое доставлял горожанам.

Ева все утро провела в очереди за пайками – единственная помощь, которую Анджело соглашался от нее принять, хотя возвращалась она едва ли не с пустыми руками. На этот раз с ней была еще скрипка Марио: Еве следовало обменять ее на еду, если встретится что-нибудь стоящее. Ничего не встретилось. Теперь она ждала трамвая, который должен был отвезти ее на другой конец города.

До рейса оставалось еще пятнадцать минут – и это в лучшем случае. Но Ева устала до смерти, ноги нещадно ныли, и вид грузного немца, занявшего всю скамейку, пробудил в ней внезапную ярость и нахальство, от которых Камилло наверняка бы пришел в ужас. Она почти слышала его бесплотный голос: «Невидимость – наша лучшая защита, Батшева!»

Однако невидимость могла сработать для Камилло Росселли – худого, слегка сутулого мужчины средних лет, – а не для красивой молодой женщины. Ева давно усвоила, что ее лучшая защита – чужие взгляды. Не прятаться, а выступать в свет софитов и вести себя так, чтобы никто даже не усомнился в ее праве занимать это место. Поэтому она села рядом с немцем, выпрямила спину и спокойно уложила скрипку на колени. После чего вздернула нос и напомнила себе, что в ее стране он всего лишь чужак, непрошеный гость. Если ее соседство причиняет ему неудобства, может взять да подвинуться.

Немец явно удивился – Ева почувствовала, как он дернулся. Она царственно повернула голову, смерила его своим самым надменным взглядом и отвернулась опять. Он продолжил пялиться. Чтобы подтвердить это, Еве даже не нужно было на него смотреть.

– Ты играешь? – спросил он по-немецки.

Ева притворилась, будто не поняла. Немец вздохнул, наклонился и постучал по футляру скрипки.

– Ты играешь? – спросил он снова, после чего изобразил действие жестами, и Ева вдруг заметила, каким усталым он выглядит. Какие темные у него мешки под глазами.