Екатерина Дроздова - Богоявленское

– А знаешь Васенька, сегодня непременно случится что-то хорошее!– сказала Ксюша, подойдя к Ваське Попову.

Сенокос был в самом разгаре, и никто на Ксюшу особого внимания не обращал. Она всегда запросто общалась с крестьянами в своем имении, чем уже давно никого не удивляла, но за что младшую княжну все особенно любили.

– Это вы почем знаете? – удивился Васька.

– Я так загадала. Ежели встретится первым хороший человек, то непременно будет добрая весть.

– Ох, и стрекоза вы, Ксения Петровна! – радостно заулыбался Васька.

Он уже не один год был влюблен в Ксюшу, и каждое доброе слово от нее делало его счастливым. Он смотрел на Ксюшу и не мог оторваться от ее серых глаз. Вдруг что-то будто сжало его сердце, перебив дыхание, руки его затряслись и, набравшись храбрости, с придыханием он вымолвил:

– Ксюша, дружочка, люба ты мне! Дюже люба! А не то сама не знаешь?

– Что ты Васенька?! – ничуть не смутившись, Ксюша, только рассмеялась в ответ. – Разве можно?!

– Да, вы не боитесь! Я ведь, как гутарят: хоть папаха черна, да душа светла!

– Вам бы, Ксения Петровна, нынче в леваде гулять. Али место тут княжне? – прервал этот едва начавшийся разговор Васькин отец Тишка. – Жара-то, какая стоит! Не дай Бог напечет!

– Ксения Петровна! Ксения Петровна! – подбежала к ним запыхавшаяся Маша. – Письмо там, от Андрей Петровича! Прописал он, кубыть на следующий месяц в гости обещаются! С товарищем!

– Я же говорила! Говорила! Будет добрая весть! – радовалась Ксюша, хлопая в маленькие ладошки.

Она моментально забыла Васькино признание и, сорвавшись с места, легче ветра помчалась домой, схватив за руку Машу.

И тут-то Тишка со всей отцовской любовью принялся лупить Ваську за признание его в любви к Ксюше.

– Ты, никак голову зашиб?! – горячился он. – Так я тебе ее разом вылечу! Ты чего мелишь-то?

– Охолони, батя! – едва уворачивался Васька от отцовых тумаков.

– Я тебя проучу, сукин сын, на княжон заглядываться! – не унимался Тишка. – А не я так князь прознает, на каторге сгноит!

– Митьку-то не сгноил! – в запале крикнул Васька.

– Что Митька? – остановился, держась за сердце Тишка. – Там еще угадать надо, не то, правда, не то брехня.

– Как знаешь батя, а только я от Ксении не почто не отступлюсь! И все одно мне, что за то со мною станется!

Месяц промчался быстро и вот уже медленно подбирается к Богоявленскому по пыльной дороге пегая лошадёнка. Тихо бурчит себе что-то под нос старый извозчик. Трудно было понять поет ли он грустную песню, пеняет ли на свою нелегкую жизнь, а может просто бормочет что-то во сне. Но, не смотря не на что, этот старик хоть и медленно, но верно вез Андрея к дому. Милому, любимому дому. Не один год прожил Андрей в блестящем Петербурге, а любимей Богоявленского столица ему так и не стала. Все мысли его были устремлены в имение, где прошло счастливое его детство. Где каждый уголок дома помнит его детские шалости, где все также взирают с портретов строгие глаза великих предков, перед которыми нельзя солгать, струсить, уронить достоинство великой своей фамилии.

Погода в этот день стояла сухая и безветренная. Со всех сторон открывались взору давно уже убранные поля, а в воздухе витали тоненькие паутинки и неповторимый запах осени. Как же прекрасно было Богоявленское осенью! Пышное и нарядное, словно укутанное в золото и бархат вставало оно сейчас в памяти Андрея. Ни один дворец мира не смог бы сравниться с этой роскошью русской природы. Андрей жадно вдыхал этот воздух, словно пытаясь запасти его внутри себя на долгие годы вперед. Чтобы в любые невзгоды, которые быть может, ждут его в будущем, давал этот воздух родных мест сил и терпения. И как же хотелось Андрею поделиться своими восторгами с Алексеем Валерьевичем, своим новым, но уже любимым другом, которым он так восхищается. Но тот будто ничего не замечал и сидя в карете рядом с Андреем, кажется дремал. Да, он и представить себе не мог, какую большую роль сыграет в его жизни эта поездка, как изменит она всю его дальнейшую судьбу.

А пока Алексей Валерьевич знал только то, что по-настоящему искренне привязался к Андрею, этому доброму, чистому, искреннему юноше. Он часто повторял: «Андрей, единственный живой человек, среди этого лживого и притворного моего окружения!» Потому, хоть и, не имея к тому большой охоты, но все-таки согласился на уговоры Андрея провести отпуск в его родовом имении.

Также тепло отзывался об Алексее Валерьевиче и Андрей, называл сарматом, спартанцем и своим учителем. Сейчас он сам себя нахваливал за эту отличную идею пригласить друга в свое имение и познакомить с отцом. Он с нетерпением ждал этой минуты, когда познакомит их, подбирал слова, которые смогли бы отразить все краски его восхищения и гордился собой за то, что сумел уговорить Алексея Валерьевича поехать с ним.

« Он непременно понравится отцу, – рассуждал про себя восторженный Андрей. – Ведь и я, и Михаэль Федорович, так гордимся обществом этого человека».

– Воды бы напиться, барин, – сказал очнувшийся от дремы извозчик, завидя на пути колодец «журавль». – А то, когда это еще доберемся.

– Пожалуй, – ответил Андрей.

Подойдя к колодцу, Андрей прочитал венчавшую его надпись: «Люди добрые, испейтя водицы и казаков, бедных пожалейте, грехи им проститя и в молитвах помянитя».

– Оно завсегда так было, что колодцы копали замаливавшие грех, – сказал старый извозчик. – Уж дюже дело энто опасное. Иные обет молчания давали покуда рыли, а иные и вовсе требовали, чтобы во время работы ихней не прерываясь Псалтырь читали.

– И, что же, отпускались грехи? – спросил Алексей Валерьевич старого извозчика.

– А то, как же? Коли вода есть, значит, обет исполнен, значит, принял Господь молитву, простил грех, – ответил тот.

– Как вы полагаете, Алексей Валерьевич, о чем мог думать этот человек пробираясь через меловые и песчаные пласты? Что мог вспоминать? О чем молиться? – задумчиво спросил Андрей.

Алексей Валерьевич ничего не ответил, но на душе его стало смутно. Андрей был еще очень юн, а вот у него, пожалуй, на один колодец грехов уже набралось и сколько-то еще будет впереди?

Дальняя дорога утомляла, но Андрея это не печалило, ведь он знал, что дома его с нетерпение ждут. И он не ошибался. С самого утра в княжеской усадьбе Сенявиных царил настоящий переполох. Горничные готовили спальни, кухарки щипали гусей, разливали по графинам настойки, Ольга Андреевна примеряла новое платье, не отходил от окна Егор, взятый когда-то на воспитание в семью Сенявиных и давно уже ставший членом семьи, ждали и сестры, раскладывая пасьянс на скорое прибытие брата. Но с особенным нетерпением приезда сына ожидал Петр Иванович, ведь шестнадцатилетний Андрей с блеском выдержал приемные экзамены в почетное Павловское Военное училище и теперь он получил название юнкера, а также снаряжение и обмундирование по образцу войсковому и все права состоящих на действительной военной службе. И Петр Иванович был счастлив за сына, ведь теперь перед ним непременно откроется большое будущее, и отец мечтал лишь о том, чтобы его сыну удалось все то, что когда-то не удалось ему. Чтобы карьера сына сложилась удачней, а судьба счастливей.