Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Последний вопрос, который они обсуждают, касается станции. Питерцы требовали не допускать отправки враждебных революции войск в столицу, и за этим должны были следить железнодорожники.

На Минской станции расположился красногвардейский отряд в триста человек, а винтовок у них было пятьсот. Командиру отряда Голубеву и комиссару Четырбоку поручили срочно пополнить отряд новыми добровольцами и крепко держать в руках станцию.

Ну вот, кажется, все обсудили, Мясников еще раз оглядывает своих друзей и соратников и произносит:

— Давайте приступим... Все по местам!

Через час бывший актовый зал реального училища был до отказа переполнен депутатами Совета и рабочими с заводов и фабрик города. Многие из них уже слышали о революции в Питере и сразу прибежали сюда, чтобы из первых рук узнать, правда ли это. И когда на сцене появились Ландер, Мясников, Кнорин и другие, то уже по их радостным лицам все поняли: правда! А после того, как Ландер срывающимся от волнения голосом прочитал полученную из Петрограда телеграмму ВРК, в зале поднялся шквал аплодисментов и криков «ура!». С воодушевлением был принят приказ президиума исполкома Совета о переходе власти в городе и области к Минскому Совету. Однако стоило Ландеру поставить приказ на голосование, как выяснилось, что в зале имеются и несогласные. Представители фракции меньшевиков, эсеров и бундовцев прямо с мест начали кричать, что взятие власти большевиками означает узурпацию ее вопреки воле большинства. В ответ послышались возмущенные крики: «Ложь! Мы и есть большинство!», «Жульнические трюки!» Эсеры, меньшевики и бундовцы пригрозили, что они покинут Совет, но им ответили из зала смехом, свистом, выкриками: «Скатертью дорога!», «Давно пора!», «Воздух будет чище!» И когда они действительно ушли с заседания, все еще раз, воочию, убедились в том, что эти партии в самом деле составляли ничтожное меньшинство: зал и после их ухода все еще был полон людей.

И в это время кто-то крикнул:

— Товарищи! А на улице дождь прекратился! В ответ раздались веселые, озорные выкрики:

— И правильно! При Советской власти — никаких дождей!

И снова смех, аплодисменты, крики: «Да здравствует Советская впасть!»

Мясников, сидя в президиуме, с улыбкой наблюдал за этим радостным возбуждением депутатов, понимая, что это результат нескольких месяцев напряженной борьбы и ожидания и что на самом деле люди вполне отдают себе отчет, какое великое событие произошло в стране. Вдруг кто-то воскликнул: «Товарищи, сюда идут освобожденные политзаключенные!» Все устремились из зала на улицу. Мясников, Ландер, Кнорин и другие направились вслед за ними на парадное крыльцо здания.

...Представителям Совета не удалось сразу после освобождения заключенных построить их в колонну и привести к зданию Совета. Когда открылись двери камер и по всей тюрьме разнеслись крики «Свобода, товарищи, выходите!», две тысячи человек, выплеснувшиеся на улицу, уже не способны были обуздать свои чувства, они обнимались, целовались, что-то кричали, иные плакали, искали среди собравшихся у ворот горожан своих близких и друзей, некоторые просто побежали в город — к родным и знакомым.

И Алибегов, Могилевский, Терентьева, понимая состояние этих людей, лишь кричали охрипшими от волнения и натуги голосами:

— Товарищи, идемте к Совету!.. К Совету, друзья!.. Когда эта нестройная, ликующая, возбужденно кричащая толпа обросших, исхудавших людей запрудила Петроградскую улицу перед зданием бывшего реального училища, к ним с крыльца обратился с речью Мясников.

Он приветствовал и поздравил соратников-революционеров с великой победой — установлением власти рабочих и крестьян в Петрограде, Москве, Минске и других центрах страны, благодаря чему политзаключенные — жертвы политической мести правительства Керенского — получили свободу.

— Вот я сейчас смотрю на вас и думаю, — продолжал он, — люди столько времени томились в застенках, надо бы им хоть денек-другой отдохнуть... А ведь нельзя этого делать, товарищи. Не забывайте: двери тюрьмы, из которой вы вышли, могут еще раз открыться, чтобы вернуть вас в темницы, так как контрреволюционеры едва ли примирятся с победой социалистической революции и потерей власти. Во всяком случае, они не угомонятся, если не увидят против себя реальной и достаточно внушительной силы. Вот почему, как ни понятны ваши желания и па-строения, но все же нужно подумать о будущем, о ближайшем будущем! Необходимо, чтобы вы сами взяли в свои руки укрепление новой власти и тем самым — собственной свободы. Сейчас вам раздадут оружие, боеприпасы, и Первый революционный полк имени Минского Совета немедленно должен приступить к выполнению боевой задачи — подчинению всех важнейших объектов города новой власти.

На улице становилось все тише, а лица солдат — все серьезнее. Недавнее ликование, счастливое ощущение, что все беды и опасности остались позади, постепенно покидали людей, уступая место какой-то спокойной озабоченности. Поэтому, когда Мясников закончил речь, после короткой паузы из толпы протиснулся вперед прапорщик Ремнев и зычным голосом скомандовал:

— Полк имени Минского Совета, слушай мою команду: поротно стройся!

С парадного крыльца было видно, как забурлила толпа, как в ней образовалось множество мелких водоворотов, послышались выкрики ротных командиров, созывающих свои подразделения. И уже через несколько минут возникли большие группы, а эти, в свою очередь дробясь на более мелкие, принимали очертания прямоугольных ротных колонн, в то время как штатские оттеснялись к тротуарам.

Вскоре подъехали два грузовика и с десяток подвод и люди из оружейной мастерской во главе с Перно начали раздавать бойцам винтовки и патроны, а пулеметным командам — «максимы». Никто не записывал ни фамилии солдат, ни номера винтовок — не было на это времени. Да и все знали: эти будут хранить оружие крепко, они знают ему цену!

Член обкома Кривошеий, бывший полковой писарь 37-го запасного полка, сейчас назначенный военным комендантом города, уже давал задания ротам полка имени Минского Совета на захват почты и телеграфа, мостов и важнейших учреждений города.

А в штабе фронта все словно оцепенели.

И генерал Балуев, и комиссар Жданов, и Фронтовой комитет, конечно, еще с утра по военным линиям связи — генквартскому прямому проводу и радиостанции — получили из Петрограда и Могилева сообщение о восстании в столице, о поразительно быстром свержении Временного правительства. Уже этого было достаточно, чтобы ввергнуть всю верхушку штаба фронта в глубочайшее уныние. Но то, что сделали затем минские большевики, просто оглушило штабистов: они повели себя так, словно в Минске не было никакого штаба фронта, никакого Фронтового комитета, никаких казачьих войск, Польского корпуса, ударных батальонов и текинских сотен. Созвали экстренное заседание Совета, который объявил себя единственной полномочной властью, выпустили из тюрьмы арестованных большевиков («И как это мы не учли возможность такого поворота дел?!»), мгновенно создали из них полк, вооружили его, а также 37-й запасной («Оказывается, они давно прибрали к рукам оружейные мастерские и склады!»), за какой-нибудь час заняли почту и телеграф, железнодорожный узел, мосты через Свислочь и расклеили везде листовки о том, что город отныне — их! Ну разве не говорит все это об их идеальной организованности, об умении подготавливать все в полнейшей тайне, об их теснейшей связи с Питером? И кто знает, какие еще сюрпризы приготовлены ими, о которых в штабе не знают?..