Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Наконец Мясников замахал рукой перед собой, отгоняя дым, и, поморщившись, произнес:

— Стойте, товарищи... Во-первых, давайте поменьше курить, а то мы тут зачахнем во цвете лет. А потом, так, как мы делаем, ничего не выйдет. Валить в одну кучу все эти важные вопросы и пытаться всем скопом решать их — разве это по-государственному? Давайте выделим все внутригородские проблемы и передадим их в ведение Минского Совета, — они тут хозяева и справятся без нас. А для решения коренных вопросов в области и на фронте нужно создать новый полномочный орган...

— Оно и правда, — согласился Ландер. — Пора и нам, по примеру питерцев, создать военно-революционный комитет.

— Вот-вот, — кивнул Мясников, — Военревком, который сосредоточит в своих руках всю полноту власти до образования таковой в центре и на местах. Основной его задачей должно быть укрепление Советской власти во всей Белоруссии и на Западном фронте. А ближайшие задачи — не допустить отправки враждебных Советам войск в сторону Петрограда и Москвы, бороться против распространения провокационных и клеветнических слухов о новой революции и Советах, обеспечить безопасность населения в Минске и области. В ВРК, по-моему, должны войти ведущие работники Севзапкома партии, исполкома Минского Совета, а также по одному представителю от других крупных Советов, которые уже созданы или будут создаваться на территории Белоруссии...

— Что ж, спорить с этим не приходится, — сказал Кнорин.

И как раз в это время открылась дверь и вошел Фомин с простым кованым сундучком в руках. При виде его Мясников вскочил.

— Василий, прибыл, дружище! Из Питера?

— Оттуда, Алеша, — весело ответил он. — И с кучей новостей для вас.

Этот плотно сбитый человек также был одним из тех старых и опытных большевиков, которые со времени войны рядом с Фрунзе, Любимовым, Ландером и другими вели работу здесь в Минске. Василий Фомин участвовал в создании Минского Совета и в организации I Фронтового съезда, был избран членом исполкома Совета и Фронтового комитета. В дальнейшем он стал одним из единомышленников и ближайших помощников Мясникова в создании самостоятельной большевистской организации в Минске, в издании газет «Звезда», «Молот» и «Буревестник». А на днях в качестве делегата II Всероссийского съезда Советов он ездил в Питср, и вот теперь, вернувшись оттуда, прямо с вокзала пришел в комитет.

Все окружили его, наперебой спрашивая:

— Ну как там?.. Ты видел?.. Газеты привез? Да рассказывай, черт ленивый!

— Видел, товарищи, все видел, все слышал и газеты привез, — Фомин действительно не торопясь открыл свой сундучок, достал пачку газет и положил на стол. — Вот, пока читайте, а потом я расскажу.

Все было расхватали газеты, но Мясников запротестовал:

— Ну, ну, так не пойдет! Газет же на всех не хватит, вслух надо читать. А ну давай сюда все, что есть! — И, отобрав у кого-то, начал читать первый документ — воззвание Петроградского ВРК, набранное поспешно, разными шрифтами:

«К гражданам России!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов

25-го октября 1917 г., 10 ч. утра».

Читая эти материалы, слушая рассказы Фомина о выстреле «Авроры», о штурме Зимнего, о броневиках, мчавшихся по темным улицам Петрограда, Мясников невольно жалел, что не был там, не участвовал в этих героических событиях, а находился в Минске, где достаточно было отпечатать и расклеить по городу листовку под заголовком «Приказ № 1», чтобы все было кончено.

В этой уверенности, что враг здесь полностью и безоговорочно признал свое поражение, он и его соратники оставались вплоть до утра 27 октября, когда на политическом небосклоне Минска и фронта начали вылезать черные тучи и раздались первые раскаты грома...

— Да крутаните вы этот чертов аппарат еще раз! — с раздражением сказал Мясников тем, кто сидел ближе к телефону. — Что они там, заснули, на станции?

Члены Военревкома, как всегда в эти дни, собрались еще утром. Возбужденные, немного даже ошалелые, курили, смеялись. Перед ними лежали листки только что подготовленного к печати сообщения о создании в Минске Военно-революционного комитета. Они хотели, чтобы новый комиссар фронта Щукин немедленно сообщил но всем армиям и корпусам об этом событии. И тут телефон вдруг перестал работать.

Впрочем, Мясников уже подозревал, что связь прервалась неспроста. Он сопоставлял в уме некоторые факты. По сообщению представителя Совета на почте и телеграфе, вчера вечером кое-кто из работников там не вышел на дежурство. Да и те, кто вышли, о чем-то все шушукались между собой, но сразу замолкали, как только поблизости появлялся представитель Совета. Последний, насторожившись, наконец выудил у одного телеграфиста признание, что еще 25-го вечером из Питера поступила телеграмма о начавшемся саботаже работников столичной почты и телеграфа с предложением минским коллегам последовать их примеру. Днем 26-го на почту пришел Нестеров из Фронтового комитета. Этому сначала не придали значения, ведь на почту может зайти любой. Но теперь неожиданно онемел телефон...

«Плохи будут наши дела, если они начнут саботаж. И без того мы лишены связи с центром, а если и в области и в самом городе тоже окажемся отрезанными от других...» — подумал Мясников и сказал:

— Надо будет ввести на почте и телеграфе военное положение и объявить, что саботажники будут наказаны по всей строгости военного времени.

Все с удивлением уставились на него.

— Саботажники? Ты думаешь, это саботаж? — переспросил Кнорин.

— Не может этого быть! — воскликнул Могилевский. — С чего вдруг связисты начнут саботаж, когда штаб фронта и все остальные признали нашу власть?

В эту минуту открылась дверь и появился Щукин. Он остановился у порога — в расстегнутой шинели, бледный и запыхавшийся. Тревожно глядя сквозь очки на Мясникова, он спросил, запинаясь:

— Вы уже знаете, да?.. — Голос его, обычно ясный, звонкий, сейчас звучал сипло.

— Что знаем? Что случилось, Степан?

— Значит, еще не знаете? — Щукин схватился за голову. — Ох, братцы, ну и маху мы дали... Какую допустили глупость!

Мясников понял: стряслось нечто поистине из ряда вон выходящее, если этот спокойный, невозмутимый человек сейчас так взволнован и растерян.