Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Все снова бурно захлопали в ладоши, потом не очень стройно, но с воодушевлением запели «интернационал».

Утром 2 ноября, когда после ремонта пути наконец прибыл санитарный поезд, Пролыгин был одним из первых, кто встречал его. Стараниями военревкома весь городской транспорт был брошен на станцию, чтобы поскорее перевезти раненых в госпитали и больницы, и в этой сутолоке Пролыгин с трудом нашел Марьина.

— Здорово, браток, наконец-то вы добрались, — с чувством облегчения сказал он ему. — Поди, намаялись, пока чинили путь?

— И не говори... Страшнее этой ночи в жизни моей не было, — подтвердил Марьин. — Хорошо, что путевой сторож успел остановить наш поезд, а то ох и была бы кровавая каша... Но и то, пока мы там ждали, несколько тяжелораненых умерло, не дождавшись операции. Ну а как тут у вас дела?

— Тут порядок, считай, что город уже наш, — просто ответил Пролыгин.

— Ну а кто устроил этот взрыв — не выяснили?

— А как же, еще вчера ночью товарищ Мясников приказал Соловьеву заняться этим. Тот сегодня утром первым делом взял за шкирку здешнего начальника станции, а он, спасая свою шкуру, сразу и выложил все: оказывается, путь взорвали председатель «комитета спасения» Колотухин и адъютант главкома Завадский. А сделали они это по приказу комиссара фронта Жданова... Хотели сковырнуть наш бронепоезд, да не вышло...

— Ну и как? Не поймали их еще?

— Ищут, — сказал Пролыгин. — Надеюсь, поймают и тогда всыплют им по первое число за все подлые дела!

— Эх, жаль, что я должен сейчас же вернуться в армию, а то с превеликим удовольствием сам бы шлепнул всех троих! — с досадой воскликнул Марьин. И тут же вдруг вспомнил: — Да, Василий, к тебе просьба будет такая: с поездом обратно поедет и наша знакомая, сестра Евгеньева, — ведь надо заняться оставшимися в Погорельцах ранеными... А тут у нее муж будет в госпитале. Навещай его, ежели выкроишь времечко...

Пролыгин с интересом посмотрел на него, сказал:

— Будет время — навещу, но что ты-то об этом так печешься?

— Ну вот! Говорил же я тебе, что он летчик из армейского отряда, с нашим полком в бой ходил и в том бою ранение получил... Стало быть, он наш, понимаешь? И потом, между ним и Богдановной, похоже, кошка пробежала, и оба они на этом деле, видно, чересчур душой страдают — ведь молодожены же... В общем, поддержать надо человека.

— Ладно, брат, все понял, — кивнул Пролыгин. — А пока прощай, я пойду к своим, на бронепоезд.

Вечером он очень хотел попасть на заседание Минского Совета, но Мясников, все еще опасаясь внезапных враждебных действий со стороны штаба фронта, приказал ему остаться на бронепоезде и быть готовым к немедленным действиям.

И лишь 3 ноября утром он наконец ушел со станции, чтобы посмотреть, что делается в городе. Был пасмурный осенний день, по улицам шагали редкие прохожие, и ничто не говорило о том, что в этом городе произошли великие перемены. Несколько разочарованный этим, Пролыгин направился к Минскому Совету.

Войдя в кабинет Мясникова, он увидел, что перед ним у стола стоит какой-то молодой хорунжий в черкеске с газырями. Мясников хотя и был чисто выбрит, но выглядел очень усталым, и Пролыгин подумал: «Вот уж кто все эти дни не высыпался и не успевал поесть...» Но при появлении Пролыгина на лице Мясникова сразу возникла мягкая улыбка, на миг снявшая печать усталости. Он молча кивнул вошедшему и обернулся к хорунжему:

— Так, говорите, в этом вагоне лежат седла и овес, принадлежащие текинцам из охраны главкома?

— Да, товарищ председатель.

Мясников, не отрывая взгляда от хорунжего, потянулся к телефону, покрутил ручку, попросил центральную дать ему штаб железнодорожной Красной гвардии. Пока он ждал, Пролыгин успел подумать: «Выходит, паши снова взяли под контроль телефонную станцию? Хорошо!»

— Штаб Красной гвардии? — спросил Мясников в трубку. — Четырбока... Товарищ Четырбок? Мясников говорит. Скажи-ка, дружище, есть ли на станции вагон охраны главкома? Стоит на пути артсклада? — Мясников послушал, выразительно посмотрел на хорунжего, потом на Пролыгина. — А что в этом вагоне — не знаешь? — Он снова минуту слушал, потом одобрительно произнес: — Молодец, что осмотрел и запомнил... Ну спасибо за сообщение.

Он положил трубку на рычаг, посмотрел насмешливо-холодно на хорунжего.

— А о том, что в этом вагоне кроме седел и овса есть еще ящики с пироксилиновыми шашками, надо было сказать сразу, хорунжий!

Нагловатое лицо казака сразу стало безразличным, и он пожал плечами:

— А я и не думал о них. Нам лошадей надо кормить. — И он ощерился. — Ведь революция революцией, а лошади должны быть сытыми, правда?

— Истинная правда, — с тем же насмешливо-холодным взглядом кивнул Мясников. — Кстати, познакомьтесь: это товарищ Пролыгин, тот самый товарищ, который возглавил бронепоезд Второй армии и привел его в Минск... Сейчас он комендант этого бронепоезда, ему же вменили в обязанность взять под охрану артиллерийский склад. Он вам и выдаст овес и седла.

«Я? — подумал удивленно Пролыгин. — Почему не Четырбок или кто-нибудь другой из станционных? Ведь я даже не знаю, где стоит этот самый вагон. А... Кажется, понял в чем дело...» — И он повернулся к хорунжему:

— Что ж, приходи через часик-полтора на станцию, выдам тебе и овес, и седла. Но предупреждаю: ежели кто притронется к ящикам с пироксилином — тут же будет расстрелян, понятно?

Казак посмотрел ему в глаза и понял, что этот гренадер попусту говорить не любит.

— Да что мне твои ящики... Они нам ни к чему... — пробормотал он. — Так, говоришь, через полтора часа? Придем, конечно, придем!

Он торопливо отдал честь Пролыгину и вышел из кабинета. Мясников разразился громким смехом:

— Видите, какого вы нагнали страху... Выскочил как ошпаренный. И честь отдал вам, а не мне.

— Думаете, не придут за овсом-то? — понял его мысль Пролыгин.

— Какой там овес... Его у них здесь хватит. — И Мясников добавил уже иным тоном: — А вот за пироксилином присматривайте. Он им зачем-то понадобился. Хотя не могу понять: зачем им сейчас пироксилин? Ведь их дела теперь не то что несколькими ящиками пироксилина, но и целым арсеналом не поправишь... — Он подумал и, вздохнув, покачал головой: — Вот ведь недальновидный народ сидит в этом штабе, товарищ Пролыгин. Ну нисколько не понимают хода истории...

Пролыгин присел на стул и доверчиво, как у опытного врача о состоянии больного, спросил:

— А каков он будет дальше, этот ход истории, товарищ Мясников?

Мясников усмехнулся этому его тону и хотел было ответить шутливой фразой. Но из множества людей, которые за эти последние месяцы неожиданно появлялись возле него, поражая талантом, целеустремленностью и мужеством, этот солдат с хитринкой в глазах особенно понравился ему, поэтому Мясников ответил серьезно: