Джон Рид - Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918

Но сломить этих горцев было трудно. Они постоянно поднимали восстания против своих угнетателей. Существует легенда о том, как испанцы, в конце концов узнав, что они остались совсем одни в трехстах милях от морского побережья среди населения, ненавидящего их лютой ненавистью, попытались однажды ночью покинуть эти горы. Но в ту же ночь на вершинах вспыхнули сигнальные костры, в деревнях тревожно затрещали барабаны. Где-то в узких горных ущельях испанцы нашли свою гибель. С той поры, вплоть до появления иностранцев, получивших здесь концессии, у этой местности была зловещая репутация. Власть мексиканского правительства почти не достигала этой округи.

Сохранились два городка, некогда столицы испанских золотоискателей, в которых и до сих пор сильны испанские традиции: Инде и Санте-Мария-дель-Оро, обычно называемый Эль-Оро. Инде получил свое название потому, что испанцы с романтическим упорством считали эти новые земли Индией; Санта-Мария-дель-Оро был назван так по тому же принципу, по какому когда-то пели «Те Deum» [93]после кровавой победы — благодарение небу за отыскание червонного золота, «Золотой Богоматери».

В Эль-Оро до сих пор сохранились руины монастыря — теперь их называют неопределенно «Коллегией», — трогательные сводчатые кровли над глинобитными монашескими кельями, быстро разваливающиеся под действием жаркого солнца и проливных дождей. Эти руины с двух сторон окаймляют бывший внутренний двор монастыря, и огромное мескитовое дерево возвышается здесь над давно забытым могильным камнем с гордой надписью: «Донья Изабелла Гусман». Конечно, все давно забыли, кто такая была донья Изабелла и когда она умерла. На городской площади все еще стоит красивая древняя испанская церковь с потолком из тяжелых балок. А над входом крохотной ратуши еще сохранились следы герба какого-то древнего испанского рода.

Все это весьма романтично. Но местное население не чувствует никакого уважения к традициям и почти не сохранило воспоминаний о тех, кто оставил после себя эти памятники. Богатая индейская цивилизация стерла все следы, оставленные конкистадорами.

Эль-Оро считается самым веселым городком в этих горах. Что ни вечер, здесь устраиваются baile, и нигде во всем штате Дуранго нет таких красивых девушек, как в Эль-Оро. Праздники здесь также справляются пышнее, чем где-либо в этих местах. Угольщики, пастухи, погонщики мулов и батраки с ранчо наезжают сюда издалека, чтобы провести здесь праздник, и один праздничный день означает два-три нерабочих, которые уходят на поездку.

А какие представления устраиваются в Эль-Оро! Раз в год, в праздник святого Рейеса, повсюду в этой части Мексики исполняются Los Pastores. Это разновидность старинных мираклей {25} , какие во времена Ренессанса исполнялись по всей Европе, — тех самых, которые положили начало елизаветинской драме и в настоящее время не существуют уже нигде в мире. Это представление ведет свое начало с самых отдаленных времен, передаваясь устно из поколения в поколение. Называется оно «Люзбель» — испанский вариант имени «Люцифер», и в нем изображается «Грешник, погрязший в смертных грехах, Люцифер, Великий враг человеческих Душ и Вечное Милосердие Божье, облекшееся в Плоть в Образе Младенца Иисуса».

В большинстве городишек и деревень Los Pastores исполняется только один раз в течение года. Но в Эль-Оро представление разыгрывается раза три-четыре в день святого Рейеса, а также и в другое время года, смотря по настроению. Cura, деревенский священник, по-прежнему руководит актерами. Однако представление теперь уже происходит вне церкви. Миракль увеличивался в объеме из поколения в поколение, и в него нередко вплеталась сатира на некоторых местных жителей. Он стал слишком реалистичным, слишком светским для церкви, но он все еще содержит в себе мораль средневековой религии.

В день праздника святого Рейеса мы с Фиденчио пообедали очень рано. Потом он повел меня по улице, затем по узкому закоулку между глинобитными стенами, откуда через пролом в стене мы пролезли в крохотный дворик позади хижины, увешанной пучками красного перца. Под ногами двух задумчивых осликов бегали собаки, куры, пара поросят и целая куча голых смуглых детишек. Худая, морщинистая старуха индианка сидела на деревянном ящике, куря папиросу, свернутую из целого кукурузного листа. При нашем появлении она поднялась и, прошамкав беззубым ртом какое-то приветствие, достала из ящика кувшин со свежеприготовленным aguardiente. Перегонный куб стоял в кухне. Мы заплатили ей песо и начали пить все трое, пустив кувшин вкруговую и произнося бесконечные любезные пожелания доброго здоровья и всяческого благополучия. Вечернее небо над нашими головами пожелтело, потом стало зеленым, и на нем вспыхнуло несколько огромных горных звезд. С другого конца деревни до нас доносились громкий смех, звуки гитар и оглушительные крики угольщиков, буйно заканчивавших праздник. Старуха выпила гораздо больше того, что приходилось на ее долю…

— Скажите, матушка, — спросил Фиденчио, — где сегодня будут разыгрывать Pastores?

— Сегодня во многих местах будут Pastores, — сказала старуха, скривив рот в улыбку. — Carramba! Какой удачный год для Pastores! Будут играть в школе, и позади дома дона Педро, и в доме дона Марио, и еще в доме Пердиты, муж которой, Томас Редондо, был убит в шахтах в прошлом году, — упокой господь его душу!

— А где будет лучше всего? — спросил Фиденчио, пнув ногой козла, пытавшегося проникнуть в кухню.

— Quién sabe? — пожала она плечами. — Коли б не так ломило мои старые кости, то я пошла бы к дону Педро. Хотя и там неважно. Нет больше таких Pastores, какие бывали в дни моей молодости.

И вот по неровной улице мы отправились к дому дона Педро. Чуть не на каждом шагу нас останавливали гуляки без гроша в кармане, которые спрашивали, где можно выпить в долг.

Дом дона Педро был весьма обширен — хозяин его слыл человеком богатым. Внутренний двор, где при обычных условиях содержался бы скот, дон Педро мог позволить себе превратить в сад, и там среди душистых кустов и карликовых кактусов из старой железной трубы бил самодельный фонтан. Входом служила длинная узкая арка, в конце которой играл местный оркестр. К стене смолой был прилеплен факел, и стоявший рядом человек требовал с входящих пятьдесят центов за вход. Мы некоторое время наблюдали за ним, но не заметили, чтобы кто-нибудь платил. Его окружала шумная толпа, и каждый доказывал, что имеет право войти бесплатно. Один был кузеном дона Педро; другой — его садовником, третий — мужем дочери его тещи по первому браку; одна женщина заявляла, что она мать кого-то из актеров. Были и другие входы, никем не охранявшиеся, и через них проникали все, кому не удавалось уговорить стража, стоявшего у главного входа. Мы уплатили требуемую сумму при благоговейном молчании толпы и вошли.