Марек Альтер - История Сепфоры, жены Моисея

Постепенно его поведение и манеры стали более естественными. Он даже научился носить сандалии и перестал ходить босиком по горячим камням.

Жизнь во дворе Иофара тоже незаметно изменилась.

Молодых служанок заинтересовал его необычный для здешних мест облик и забавный акцент. Моисей умел смеяться вместе с ними над самим собой, подшучивать над своей неловкостью. Но самыми привлекательными были его рассказы о жизни в Египте.

Дети — вначале те, кто постарше, затем и самые маленькие — взяли за привычку собираться в сумерках у его шатра. Они задавали ему тысячи вопросов, на которые Моисей отвечал все более уверенным голосом, не выказывая ни малейшего признака скуки или утомления. Свои рассказы он сопровождал жестами, показывая, как обтачиваются камни в горных карьерах, как их перевозят по Великой Реке. Он рассказывал, что иные каменные иглы были такими огромными, что только сотни лодок и тысячи рабов могли стаскивать их с гор и устанавливать на эспланадах перед храмами, находящимися в десяти днях пути от каменоломен.

На песке он рисовал храмы, города и дворцы. Он рисовал сады и невиданные цветы, названий которых даже не существовало в языке Мадиана.

Дети широко раскрывали глаза, поражаясь размерам тех чудес, о которых рассказывал Моисей, и их ночи были наполнены волшебными снами. Никто не вспоминал ни о рабах, ни о плетке Фараона. Они говорили о чудных городах, о райских садах, о диких зверях, населяющих горы, таких огромных, что один коготь такого зверя был больше человеческого роста.

Вскоре к детям присоединились молодые служанки, и с наступлением сумерек двор Иофара замолкал, как по волшебству, пока вершина горы Хореба не скрывалась в ночной тьме.

В течение первой луны Иофар применял к себе тот же совет о терпении, который он дал Сепфоре, и редко разделял трапезу с Моисеем. Он делал это сознательно, потому что Моисей говорил мало, словно раздавленный бременем благодарности и признательности, Иофар же поддерживал молчание из осторожности.

Однако когда через некоторое время до Иофара дошли слухи о том веселье, которое царило перед шатром Моисея, когда там собирались дети и служанки, Иофар решил присоединиться к ним. Однажды вечером он взял большой кувшин вина с медом, свою еду и пошел к шатру.

Первым делом он постарался рассеять замешательство Моисея, наполнив вином кубки из оливкового дерева. С удивлением, которое он постарался скрыть, Иофар убедился в том, что Моисей вполне овладел языком Мадиана. Его акцент уже не препятствовал пониманию, и придавал его речи совершенно новую прелесть. Удивление Иофара перешло в изумление, когда он услышал, как Моисей рассказывал детям о том, как египетские жрецы очищали от внутренностей тела усопших принцев и царей и превращали их в скульптуры из плоти, готовые отправиться в вечность. Он даже рассмеялся вместе со всеми, когда Моисей стал подражать крикам обезьян, которые в Египте были капризными спутниками людей.

На рассвете следующего дня, когда Сепфора принесла на завтрак лепешки и свежее молоко, Иофар схватил ее за руку со странным волнением:

— Вчера, слушая Моисея, я открыл в нем человека, которого еще не знал. Он ученее меня. Он видел на небе и на земле гораздо больше вещей, чем видел я. Этот человек никогда не был рабом Фараона. И я уверен в том, что до своего побега из страны Реки Итеру он был его подданным и это было для него самым большим счастьем и гордостью.

Сепфора не ответила. Иофар помолчал, потом, лукаво взглянув на нее, спросил, не рассказывал ли ей Моисей о своем прошлом с тех пор, как поселился в шатре.

— Нет! Конечно, нет. Почему бы ему рассказывать мне об этом? И, кроме того, он очень занят с детьми.

Иофар уловил горечь в ее словах и не сводил с нее глаз. Пытаясь избежать новых пугающих ее вопросов, Сепфора добавила со смехом:

— Если он и дальше будет всем так нравиться, скоро никто и не вспомнит, что Иофар хозяин этого двора. Весь двор только и делает, что ухаживает за ним. Ему достаточно поднять брови, как служанки бросаются к нему!

— Весь двор, кроме твоей сестры, — проворчал Иофар, окуная пальцы в чашу с прохладной водой, которую держала Сепфора.

И действительно, только Орма держалась в стороне. Со времени первого прихода Моисея на ее лице постоянно сохранялось выражение гнева. Она никогда не приближалась к шатру, стоявшему под смоковницей в начале дороги, ведущей в Эфу. Презрительная гримаса кривила ее губы, как только при ней упоминалось имя Моисея. Если он входил во двор Иофара, что случалось довольно редко, она старательно избегала встречи с ним. А если они вдруг сталкивались, то Орма, не колеблясь, отводила глаза в сторону.

Видя это, Сефоба и Сепфора смеялись вместе со служанками, которые подталкивали друг друга локтями и весело перемигивались. Но на самом деле за своим смехом Сепфора скрывала смятение и печаль. Моисей был здесь, совсем рядом, любимец всего дома, а она вдруг ощутила себя лишней. С тех пор как две луны назад под смоковницей был установлен шатер Моисея, не происходило ничего из того, чего она желала в самой потаенной глубине своей души. Даже наоборот.

Через несколько дней после того, как Моисей поселился в шатре, Сепфора, боясь показаться слишком нетерпеливой и, что еще хуже, нескромной, последовала совету Иофара: «Не торопись. Перед тобой еще длинная жизнь». Сепфора из последних сил сопротивлялась жгучему желанию напомнить Моисею о кратком моменте близости, который они пережили и пещере. Она не позволяла себе носить ему утреннюю еду, оставляя другим радость приобщать Моисея к его новой жизни, получать его улыбки и благодарность, оказываться рядом с ним, когда ему нужна была помощь.

Ей это так хорошо удавалось, что ее присутствие рядом с Моисеем стало редким и невинным. Жизнь шла своим чередом, Моисей занимался то одним, то другим делом с детьми или служанками и редко встречался с Сепфорой. А когда это случалось, Сепфора, которая часто представляла себе, какое это счастье — присутствовать в его жизни и, может быть, любить его, испытывала пустоту и разочарование. Моисей обращался с ней так же, как и со всеми остальными обитателями двора.

Она уже начала сомневаться, действительно ли она испытывала тот восторг, который охватил ее при виде Моисея, ловившего рыбу. Она уже не была уверена в том, что он касался пальцами ее губ. Теперь она не могла бы даже сказать, был ли этот пришелец таким, каким он себя представил, и таким, каким он казался.

Она засыпала с воспоминанием о его обнаженном теле, таком, каким она видела его там, в море, с воспоминанием о золотых браслетах в ларе, покрытом разноцветными письменами. Было ли все это? Не смешались ли в ее голове сон и реальность?