Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Ты охвачена гневом.

Она вздрогнула и повернулась. Это был Луций Понтий Аквила. Ее тридцатилетний любовник. Моложе, чем сын. Только что вошел в сенат в качестве квестора. Не знатен, гораздо ниже ее по рождению. Но последнее теряло значение всякий раз, когда она его видела. Вот как сейчас. Что за красавец! Очень высок, идеально сложен. Короткие курчавые рыжеватые волосы, зеленые глаза, резкие скулы, сильный, чувственный рот. Короче, с Цезарем ни малейшего сходства.

– Я вся киплю, – сказала она, направляясь в свои покои.

– От ненависти или любви?

– От ненависти. Ненависти, одной только ненависти!

– Значит, ты думала не обо мне.

– Нет. Я думала о своем сыне.

– Чем же он так рассердил тебя?

– Сказал, что я роняю свое достоинство, встречаясь с тобой.

Понтий Аквила закрыл дверь, закрыл ставни на окнах. Лицо его озарилось улыбкой, от которой у нее ослабли колени.

– Брут дорожит своей родовитостью, – спокойно сказал он. – Я понимаю его.

– Он не знает тебя, – сказала Сервилия, снимая с него простую белую тогу и укладывая ее на стул. – Подними ногу. – Она расшнуровала его башмак. Сенаторский, из темно-бордовой кожи. – Теперь другую. – Второй башмак был снят. – Подними руки.

Она сняла с него белую тунику с широкой пурпурной полосой через правое плечо.

Он стоял голый. Сервилия отступила, чтобы видеть его целиком, услаждая свое зрение, свою чувственность, свою душу. Небольшое пятно темно-рыжей растительности на сильной груди сужалось до узкой полоски, нырявшей в куст лобковых светло-рыжих волос, из которых торчал смуглый пенис. Уже растущий, он чуть подрагивал над восхитительно полной мошонкой. Совершенство, безупречность. Сильные бедра, икры большие, хорошей формы, живот плоский, грудь мускулистая. Широкие плечи, длинные мускулистые руки.

Сервилия медленно обошла вокруг него, восхищаясь и круглыми твердыми ягодицами, и узким тазом, и широкой спиной, и гордой посадкой его головы на атлетической шее. Что за мужчина! Как смеет она прикасаться к нему? Он принадлежит лишь Фидию и Праксителю, творцам бессмертных скульптур.

– Теперь твоя очередь, – сказал он, когда осмотр был закончен.

Тяжелые волосы каскадом хлынули на спину. Как всегда, идеально черные, с двумя ослепительно-белыми прядками на висках. Прочь ало-янтарное облачение. Пятидесятичетырехлетняя Сервилия стояла голая, вовсе не стесняясь своего тела. Спело-желтая кожа ее была тоже гладкой, полные груди ничуть не обвисли, разве что ягодицы отяжелели и талия пополнела, но все равно – возраст тут ни при чем. Значение имело только то, что мерилось не годами, а степенью удовольствия, доставляемого партнеру.

Она легла на кровать, положила руки на покрытый черными волосами лобок и раздвинула пальцами губы вульвы. Чтобы он мог увидеть ее лоснящиеся, сочные контуры, ее сияние. Разве Цезарь не говорил, что это самый красивый цветок, который он когда-либо видел? Вот чем он был очарован, вот что поработило его.

О, но прикосновения молодого, привлекательного мужчины тоже чего-нибудь стоят! Как и его приятная тяжесть и возможность отдаться ему. Без ложной скромности, но с умной, расчетливой сдержанностью. Она сосала его язык, его соски, его пенис, а в миг экстаза заорала во всю силу легких. «Слушай, мой сын! Надеюсь, ты слышишь. И жена твоя слышит. Я только что испытала немыслимое блаженство, которого вам не узнать никогда. С мужчиной, от которого мне ничего не надо, кроме этих конвульсий, сотрясающих все мое существо».

А потом они сидели, по-прежнему голые, пили вино и разговаривали с той легкой интимностью, которая порождается лишь физической близостью.

– Я слышала, что Курион внес предложение организовать комиссию по надзору за состоянием дорог и что человек, возглавляющий эту комиссию, должен иметь полномочия проконсула, – сказала Сервилия, пальцами правой ноги щекоча собеседнику пах.

– Да, это правда, но он никогда не добьется этого в обход старшего Гая Марцелла, – сказал Понтий Аквила.

– Странное предложение.

– Все так считают.

– Как ты думаешь, это идея Цезаря?

– Сомневаюсь.

– И все-таки он – единственный человек, который выиграет от нового закон Куриона, – задумчиво пробормотала Сервилия. – Если он потеряет свои провинции и полномочия в Мартовские календы, закон Куриона обеспечит ему другое проконсульство. Разве не так?

– Так.

– Значит, Курион – человек Цезаря.

– Я в этом сомневаюсь.

– Он вдруг уплатил все свои долги.

Понтий Аквила засмеялся, откинув голову. Нет, он просто великолепен.

– Он еще женился на Фульвии. И своевременно, если верить молве. Для новобрачной ее талия чересчур округлилась.

– Бедная старая Семпрония! Дочь, переходящая от одного демагога к другому.

– Пока нет свидетельств, что Курион – демагог.

– Будут, – загадочно прозвучало в ответ.

Около двух лет сенат был лишен своего исконного помещения для собраний. Курия Гостилия сгорела, и никто не выражал желания ее восстановить. Государственная казна едва справлялась с оплатой текущих счетов. По традиции за это дело должен был взяться какой-нибудь большой человек, но ни один такой человек инициативы не проявлял. Включая Помпея Великого, которого, казалось, совершенно не волновало бедственное положение почтенных отцов. «Вы всегда можете воспользоваться курией Помпея», – сказал он.

– Как это на него похоже! – взорвался Гай Марцелл-старший, ковыляя к Марсову полю и каменному театру Помпея в первый день марта. – Он заставляет сенат проводить все свои многолюдные заседания в здании, которое возвел, когда в этом не было нужды. В этом он весь!

– Еще одно специальное назначение в своем роде, – сказал Катон, мчавшийся вперед с такой скоростью, что Гай Марцелл-старший с трудом поспевал за ним.

– Куда мы так торопимся, Катон? В марте фасции у Павла, а он совсем не склонен спешить.

– Потому что он болван.

Комплекс, который Помпей построил пять лет назад на зеленом Марсовом поле неподалеку от цирка Фламиния, поражал своими размерами. Просторный каменный театр, который вмещал пять тысяч зрителей, высился над древними строениями, возведенными здесь без всякого плана. Храм Венеры Победительницы, венчающий кавею, свидетельствовал о предусмотрительности Помпея. Лицедейство, по мнению множества моралистов, дурно влияло на римлян и их нравы, и потому еще пять лет назад все театральные представления во время игр и празднеств проводились во временных деревянных сооружениях. Но храм Венеры превращал нечто сомнительное в целиком отвечающее mos maiorum .

К театру примыкал большой перистиль, окруженный сотней колонн с каннелюрами и вычурными коринфскими капителями, наподобие тех, которые привез из Греции Сулла. За синими с густой позолотой колоннами красные стены были сплошь покрыты великолепными фресками. Но кровавые сюжеты несколько портили общее впечатление. Денег у Помпея явно было больше, чем вкуса, что он и продемонстрировал своей колоннадой и садом, изобиловавшим фонтанами, рыбами, чудищами и всякими излишествами.