Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

При этих словах Помпей царственно наклонил голову с выражением безмерного горя и смятения на лице.

Курион сидел и слушал с непроницаемым видом, но на сердце у него скребли кошки. Продуманная, дельно составленная речь была способна вызвать отклик в этой высокомерной, распираемой от сознания собственной исключительности аудитории. Аргументы звучали весомо, убедительно и правдоподобно. Речь хорошо принималась и сенаторами среднего яруса, особенно теми, кто мало понимал, чью сторону взять, и теперь словно бы прозревал. Ибо в ней была одна неопровержимая вещь – своевольство Цезаря, о котором все знали. Как теперь убедить этих олухов, что Риму оно не во вред? Что Цезарь пошел на такое самоуправство лишь для того, чтобы урезонить германцев, готовящихся к походу на Рим? Он беззвучно вздохнул, втянул голову в плечи и вытянул ноги, прислонившись спиной к холодному бело-голубому мрамору курульного возвышения.

– Я говорю, – продолжал Гай Марцелл-старший, – что сейчас настал момент положить конец неправомочным действиям этого человека, чей род столь знатен, а связи столь крепки и обширны, что он вполне искренне считает себя вправе выходить за рамки законности и принципов mos maiorum . Он, собственно говоря, второй Луций Корнелий Сулла. Высокородный и хитроумный, способный на все ради удовлетворения своих желаний. Мы все знаем, что произошло с Суллой дальше и что при Сулле сталось с Римом. Понадобилось больше двадцати лет, чтобы восполнить ущерб. Но жизни, которые он отнял у римлян, уже не вернуть, и ничем не смыть унижений, которым он подверг нас. Он был автократом, узурпировавшим власть, чтобы сеять жестокость.

Гай Марцелл глубоко вздохнул, покачал головой:

– Я не утверждаю, что Гай Цезарь осознанно намеревается сделаться вторым Суллой. Не утверждаю я и того, что члены древних патрицианских родов обязательно придерживаются такого же образа мыслей. Но все они одинаковы. Они считают себя чуть ниже богов и верят, что все им разрешено и все им под силу.

Он глубоко вздохнул и в упор посмотрел на самого молодого дядю Цезаря, Луция Аврелия Котту, который во все годы проконсульства Цезаря сохранял невозмутимую беспристрастность.

– Вы все знаете, что Гай Цезарь намерен второй раз баллотироваться на консульскую должность. Вы также знаете, что сенат отказался разрешить Гаю Цезарю зарегистрировать свою кандидатуру in absentia . Для регистрации он должен пересечь померий и войти в город, что тут же лишит его полномочий наместника. После чего многие из присутствующих, и я в том числе, незамедлительно обвинят его в массе преступных деяний. Деяний предательских, почтенные отцы! Таких, как незаконный набор легионов для вторжения в земли не воюющих с нами племен. Образование колоний из людей, не имеющих права быть римскими гражданами. Убийство послов, пришедших к нему с доброй волей. Это измена! Цезарю предъявят множество обвинений, и он будет осужден. И это будет особый суд, а на Форум явятся больше солдат, чем собрались по приказанию Гнея Помпея в день суда над Милоном. Он не избежит наказания. Оно будет справедливым. Но начать вершить эту справедливость мы можем прямо сейчас. Я вношу предложение лишить Гая Юлия Цезаря его проконсульских и наместнических полномочий, как и права командовать армией, сегодня, в Мартовские календы, в год консульства Луция Эмилия Лепида Павла и Гая Клавдия Марцелла.

Курион не двинулся, не выпрямился, не изменил положения ног. Он лишь сказал:

– Я налагаю вето на твое предложение, Гай Марцелл.

Коллективный вздох четырехсот пар легких был подобен порыву ветра, за которым последовали шорохи, бормотание, скрип стульев, несколько хлопков.

Помпей вытаращил глаза, у Агенобарба вырвался продолжительный стон, а Катон словно бы онемел. Первым опомнился Гай Марцелл-старший:

– Я предлагаю лишить Гая Юлия Цезаря его полномочий, его провинций и армии.

– Я налагаю вето на твое предложение, младший консул, – повторил Курион.

Наступила удивительная тишина, никто не шелохнулся, не сказал ни слова. Все глаза устремились на Куриона.

Катон вскочил.

– Изменник! – заорал он. – Изменник, изменник, изменник! Немедленно арестуйте его!

– Чушь! – выкрикнул Курион. Он поднялся со скамьи и вышел на середину пурпурно-белой площадки, где и встал, широко расставив ноги и высоко вскинув голову. – Чушь, Катон, и ты это сам знаешь! Ты и твои лизоблюды провели декрет, не имеющий даже отдаленного отношения к законности! Ни один декрет, принятый не в период военного положения, не может лишить законно избранного плебейского трибуна его права на вето! Я налагаю вето на предложение младшего консула! Это мое законное право! И не пытайся внушить мне, что меня ждет скорый суд за измену и падение с Тарпейской скалы! Плебс никогда этого не допустит! Кем ты себя возомнил, патрицианский подпевала? Для человека, вечно твердящего о высокомерии патрициев, Катон, ты сам ведешь себя как настоящий патриций! А потому сядь и заткнись. Я налагаю вето на предложение младшего консула!

– Замечательно, – послышалось от дверей. – Курион, я восхищаюсь тобой! Я преклоняюсь перед тобой! Замечательно! Превосходно!

В дверном проеме стояла Фульвия, освещенная солнцем. Живот ее под оранжевым шифоновым платьем заметно круглился, щеки пылали, глаза сияли.

Гай Марцелл-старший затрясся, теряя терпение.

– Ликторы, уберите эту женщину! – закричал он. – Выкиньте ее на улицу, там ей место!

– Не смейте трогать ее! – прорычал Курион. – Где это сказано, что римлянин любого пола не может полюбопытствовать, что творится в сенате при открытых дверях? Только дотронься до внучки Гая Семпрония Гракха, и тебя разорвут на куски те люди, которых ты считаешь презренной, необразованной чернью, Марцелл!

Ликторы колебались. Курион воспользовался моментом. Он прошел к двери, взял жену за плечи и пылко поцеловал:

– Ступай домой, Фульвия, ты молодец.

И Фульвия, чуть улыбаясь, ушла, а Курион вернулся в центр курии и насмешливо посмотрел на Марцелла.

– Ликторы, арестуйте этого человека! – дрожа от гнева, выкрикнул тот. Пена скопилась в уголках его рта. – Арестуйте его! Я обвиняю его в измене! Бросьте его в Лаутумию!

– Ликторы, стойте там, где стоите! – безапелляционно повелел Курион. – Я – плебейский трибун, которому препятствуют выполнять мои прямые обязанности. Я воспользовался моим правом вето на законном собрании сената, и на данный момент не действует ни один декрет о защите Республики, который бы мне это запрещал! Я приказываю вам арестовать младшего консула за попытку воспрепятствовать народному трибуну исполнить свой долг! Делайте же, что вам говорят! Арестуйте Гая Марцелла!