Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Напротив lectus medius , где возлежали Филипп и Катон, стояли два кресла, отделенные от ложа низким столиком с едой.

– Ты, наверное, не знаешь, – растягивая слова, проговорил Филипп, – что совсем недавно я снова женился.

– Женился? – переспросил Катон.

Он чувствовал себя очень неловко. Он ненавидел эти официальные трапезы, сталкивавшие его с людьми, не имевшими с ним ничего общего ни в философском, ни в политическом отношении.

– Да. На Атии, вдове Гая Октавия, моего покойного друга.

– Атия… Кто это?

Филипп рассмеялся. Его сыновья усмехнулись.

– Если женщина не Порция и не Домиция, Катон, то ты ее не замечаешь! Атия – дочь Марка Атия Бальба из Арриции и младшей из двух сестер Гая Цезаря.

Чувствуя, как ему сводит губы, Катон изобразил подобие заинтересованности:

– Племянница Цезаря?

– Да, это так.

Катон постарался быть вежливым до конца:

– А для кого поставлено другое кресло?

– Для моей единственной дочери Марции, моего цыпленочка.

– Видимо, она еще молода для замужества?

– Вообще-то, ей уже восемнадцать. Она была обручена с молодым Публием Корнелием Лентулом, но он умер. Я еще не подыскал ей нового жениха.

– У Атии есть дети от Гая Октавия?

– Двое, девочка и мальчик. И есть еще падчерица, дочь Октавия от Анхарии, – ответил Филипп.

В этот момент в трапезную вошли две женщины. Обе красивые, но по-разному. Атия, золотоволосая и голубоглазая, отдаленно напоминала жену Гая Мария, движения ее были поразительно грациозны. Марция, черноволосая и черноглазая, очень походила на своего старшего брата, который, как мог заметить Катон, не отрывал глаз от новой супруги отца.

Но Катон ничего не заметил, потому что сам не мог оторвать глаз от Марции, скромно усевшейся в жесткое кресло, но не потупившей взора. Она тоже неотрывно смотрела на гостя.

Они мгновенно влюбились друг в друга. Ни он, ни она не ожидали ничего подобного. Марция понимала, что происходит, Катон – нет.

Она улыбнулась, показывая ослепительно-белые зубы:

– Ты вернулся героем, Марк Катон.

Тут принесли первые блюда. Обычно Катон презирал такое чревоугодие. Фаршированные каракатицы, перепелиные яйца, гигантские оливки, привезенные из Дальней Испании, копченые угри, устрицы, доставляемые в цистернах из Байи, крабы оттуда же, мелкие креветки в чесночном соусе на превосходном оливковом масле и хрустящий, еще пышущий печным жаром хлеб.

– Я ничего особенного не сделал, только выполнил свой долг, – сказал Катон так мягко и ласково, что сам себе удивился. – Рим отправил меня аннексировать Кипр, и я сделал это.

– Но очень честно и очень тщательно.

Дополнением к сказанному был обожающий взгляд.

Катон залился краской, опустил голову и сосредоточился на поглощении устриц и крабов, которые, признаться, были очень вкусны.

– Попробуй креветок, – сказала Марция, взяв его руку и поднося ее к блюду.

Прикосновение вызвало в нем взрыв восторга. Благоразумие приказывало отстраниться, но он ему не подчинился. И не отнял руки, делая вид, что поглощен выбором.

«Какой же он привлекательный! – думала Марция. – Какой благородный нос! Какие красивые серые глаза, такие суровые, но озаренные внутренним светом. Какой волевой рот! И аккуратно подстриженные мягкие, вьющиеся рыжевато-золотистые волосы. Широкие плечи, длинная красивая шея, никакого жира, длинные мускулистые ноги. Спасибо всем богам, что в тоге слишком неудобно есть и мужчины одеты только в туники!»

Катон стиснул в пальцах пару креветок, сгорая желанием сунуть одну в великолепный восхитительный ротик. О, пусть продлится это мгновение!

И оно длилось и длилось. А остальные члены семейства удивленно переглядывались. Их удивление относилось не к Марции. В ее добродетели и покорности родительской воле не сомневался никто. Нет, удивлял всех один лишь Катон. Кто бы мог подумать, что он может говорить так тихо и мягко и так упиваться прикосновением женской руки? Из всех присутствующих только Филипп был достаточно стар, чтобы помнить, как незадолго до восстания Спартака двадцатилетний Катон сходил с ума от любви к Эмилии Лепиде, дочери Мамерка, вышедшей замуж за Метелла Сципиона. Эта история, решил Рим, что-то в нем убила. И в двадцать два года он женился на Атилии, но относился к ней холодно, с нескрываемым безразличием. А когда та улеглась под Цезаря, развелся с ней, запретил видеться с дочерью и сыном. В доме его с тех пор не было женщин.

– Разреши мне омыть твои руки, – произнесла Марция между переменами блюд.

На столе появились жареный ягненок, цыпленок, множество овощей, приготовленных с чесноком и тертым сыром, свинина в перечном соусе и свиные колбаски, слегка поджаренные и обмазанные разбавленным водой медом.

Для Филиппа, знавшего, что гость ценит во всем простоту, это был весьма скудный стол. Для Катона – обильная, трудноперевариваемая пища. Но ради Марции он пробовал то одно, то другое.

– Я слышал, у тебя две сводные сестры и один сводный брат?

Лицо ее осветилось.

– Да. Правда, мне повезло?

– Значит, тебе они нравятся?

– Кому они могут не нравиться?

– А кто тебе нравится больше?

– О, это просто, – улыбнулась она. – Маленький Гай Октавий.

– Сколько ему?

– Шесть, но ведет он себя на все шестьдесят.

Катон засмеялся. Не привычно заржал, а тихо захохотал.

– Наверное, это очаровательно.

Она нахмурилась, обдумывая ответ.

– Нет, он совсем не очаровательный, Марк Катон. Я бы сказала, что он поразительный. По крайней мере, так говорит мой отец. Он невозмутимый, спокойный и всегда о чем-нибудь размышляет. Все у него разложено по полочкам, все обдумывается, взвешивается. – Она замолчала, потом добавила: – И он очень красив.

– Тогда это у него от его двоюродного деда Гая Цезаря, – хрипло сказал Катон, поскучнев.

Она заметила это:

– В некоторых отношениях – да. Интеллект потрясающий. Но одарен он отнюдь не во всех областях. Довольно ленив. Ненавидит греческий и даже не учит.

– Ты хочешь сказать, что Гай Цезарь одарен всесторонне?

– По-моему, все так считают.

– Тогда чем же одарен маленький Гай Октавий?

– Он очень вдумчивый. Ничего не боится. Уверен в себе. Готов рисковать.

– Значит, он действительно пошел в Гая Цезаря.

Марция хихикнула.

– Нет, – возразила она. – Он ни в кого не пошел. Он сам по себе.

Со стола убрали для очередной перемены блюд, и в Филиппе проснулся гурман.

– Марк Катон, – сказал он, – ты имеешь возможность отведать совершенно новый десерт!

Тот посмотрел на салаты, сдобные булочки, пирожные с медом и покачал головой.

– Эй! – прозвучал приказ. – Заносите.

И в столовую внесли нечто бледно-желтое, похожее с виду на сыр, но лежащее на блюде, погруженном в миску со снегом.