Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Фульвия, – сказал хриплым голосом Курион, – я так счастлив, что готов умереть. Я любил тебя и тогда, когда ты была с Клодием, но я не знал, какая ты мать. А ты – настоящая мать.

Она удивилась:

– Что в этом особенного? Дети так восхитительны, Курион. Они – кульминация супружеской любви. С одной стороны, им надо так мало, с другой – очень много. Мне доставляет удовольствие делать то, что естественно. Я просто таю, когда кормлю их. Ведь это мое молоко, Курион! – Она озорно улыбнулась. – Но я с удовольствием позволяю нянькам менять пеленки, а прачкам – стирать их.

– Правильно, – кивнул он, откидываясь в кресле.

– Сегодня нам четыре месяца, – сообщила Фульвия.

– Да, я не видел его целых три нундины.

– Как дела в Равенне?

Курион пожал плечами и нахмурился.

– Или мне надо было спросить, как там Цезарь?

– Честно говоря, я не знаю, Фульвия.

– Разве ты не виделся с ним?

– Часами. Изо дня в день.

– И все-таки ты не знаешь?

– На совещаниях он обсуждает каждый аспект ситуации четко и беспристрастно, – хмуро сказал Курион и подался вперед, чтобы потрогать рыжий пушок на подрагивающей от глотков головенке. – Это вам не греческие философы. Все взвешено, все определено.

– Ну и?

– Ну и уходишь, поняв все, кроме главного.

– Он пойдет на Рим?

– Хотел бы я сказать «нет», meum mel . Но не могу. Не имею ни малейшего представления.

– А они думают, что не пойдет. Я имею в виду boni с Помпеем.

– Фульвия! – воскликнул Курион, выпрямляясь. – Если Катон и наивен, то Помпей просто не может быть таким наивным.

– Но я права, – сказала Фульвия, отнимая малыша от груди. Она посадила его на колени лицом к себе и осторожно стала наклонять вперед, пока он не срыгнул. Потом приложила сына к другой груди и заговорила опять: – Они напоминают мне маленьких безобидных зверушек, которые напускают на себя грозный вид, зная, что такое притворство действует. Но однажды приходит слон и давит бедняг просто потому, что он их не видит. – Она вздохнула. – Напряжение в Риме огромное, Курион. Все паникуют. Но boni продолжают скалить зубы, как те зверушки. Они торчат на Форуме, болтая всякую чушь, они запугивают сенат и восемнадцать центурий. Помпей рассказывает всякие ужасы о неминуемой гражданской войне таким мышам, как бедный старый Цицерон. Но он сам не верит тому, что говорит, Курион. Он знает, что у Цезаря только один легион по эту сторону Альп, у Помпея нет доказательств, что на подходе еще несколько легионов. Он знает, что, если бы Цезарь хотел подтянуть армию, сейчас она уже была бы в Италийской Галлии. Boni тоже это знают. Разве ты не видишь? Чем громче шум и чем сильнее он выводит из равновесия, тем грандиознее покажется им победа, когда Цезарь сдастся. Они хотят покрыть себя славой.

– А если Цезарь не сдастся?

– Он их раздавит. – Она пристально посмотрела на Куриона. – Гай, у тебя ведь есть интуиция. Что она тебе говорит?

– Что Цезарь до последнего будет пытаться решить свой вопрос в законном порядке.

– Он совершенно спокоен.

– О да!

– Потому что уже разложил все по полочкам у себя в голове.

– В этом ты, безусловно, права, жена.

– Ты здесь с какой-то целью или просто вернулся домой?

– Я должен ознакомить сенат с письмом Цезаря. Сегодня же, на инаугурации новых консулов.

– Ты сам прочтешь его?

– Нет, Антоний. Я теперь лицо частное. Никто меня слушать не станет.

– Ты сможешь побыть со мной хотя бы несколько дней?

– Надеюсь, Фульвия, я вообще не уеду.

Вскоре Курион отправился в храм Юпитера Всеблагого Всесильного на Капитолии, где сенат всегда проводил первые новогодние заседания. Вернулся он через несколько часов. С ним был Марк Антоний.

Подготовка к обеду заняла какое-то время. Нужно было произнести молитвы, принести жертвы ларам и пенатам, снять тоги, разуться, потом омыть и вытереть ноги. Фульвия молча ждала, но потом первой заняла место на ложе lectus imus , ибо была одной из скандально продвинутых женщин, считавших себя вправе, подобно мужчинам, принимать пищу лежа.

– Теперь рассказывайте, – потребовала она.

Антоний накинулся на еду. Курион усмехнулся:

– Наш приятель-обжора прочел письмо Цезаря так громогласно, что никто не сумел его перекричать.

– Что было в письме?

– Предложение. Или за Цезарем оставляют провинции с армией, или все прочие лица, облеченные аналогичными полномочиями, должны снять их с себя вместе с ним.

– Ага! – довольно воскликнула Фульвия. – Он пойдет на Рим.

– Почему ты так думаешь? – спросил Курион.

– Потому что он сделал абсурдное, неприемлемое предложение.

– Я это понимаю, но все же…

– Она права, – пробурчал пожирающий яйца Антоний. – Он пойдет на Рим.

– Продолжай, Курион. Что было дальше?

– Председательствовал Лентул Крус. Он отказался от обсуждения поступившего предложения. И вместо этого произнес речь об общем состоянии государства.

– Но первым консулом стал Марцелл-младший. У него фасции на январь! Почему он не председательствовал?

– После религиозных церемоний он нас оставил, – пояснил Антоний, энергично жуя. – Голова разболелась.

– Если хочешь что-то сказать, Марк Антоний, сначала вынь из корыта рыло, – обрезала его Фульвия.

Антоний вздрогнул, судорожно глотнул и виновато заулыбался.

– Извини, Фульвия, – сказал он.

– Она строгая мать, – заметил Курион, глядя на жену с обожанием.

– Что было дальше? – спросила строгая мать.

– Дальше слово взял Метелл Сципион, – вздохнул ее муж. – О боги! Это редкий зануда! К счастью, он хотел как можно скорее приступить к заключительной части речи. В конце он сказал, что закон десяти трибунов недействителен, а значит, Цезарь не имеет права ни на провинции, ни на армию. Он будет обязан появиться в Риме как частное лицо, чтобы участвовать в следующих консульских выборах. Потом Сципион предложил, чтобы Цезарю приказали распустить армию к намеченной дате, иначе его объявят врагом народа.

– Отвратительно! – подвела итог Фульвия.

– Безусловно. Однако весь сенат был на его стороне. Предложение приняли почти единогласно, но…

– Но оно не прошло?

Антоний торопливо вытер губы, потом с похвальной четкостью произнес:

– Квинт Кассий и я наложили вето.

– Молодцы!

Но Помпей так не считал. И когда во второй день января в сенате возобновились дебаты, закончившиеся еще одним вето трибунов, терпение его лопнуло. Напряжение, царившее в объятом ужасом городе, сказывалось на нем сильнее, чем на ком-либо другом. Помпей рисковал потерять больше всех.

– Мы в тупике! – сердито крикнул он Метеллу Сципиону. – Я хочу, чтобы все это прекратилось! День за днем, месяц за месяцем тянется нескончаемая канитель. Близятся новые Мартовские календы, а нам так и не удалось поставить Цезаря на место! У меня такое чувство, что Цезарь нарезает круги вокруг меня, и это чувство мне вовсе не нравится! Пора покончить с этой комедией! Пора наконец сенату взяться за ум! Если сенат не способен провести закон, лишающий Цезаря полномочий, тогда он должен ввести senatus consultum ultimum и предоставить право действовать мне!