Иван Арсентьев - Буян

…В Старом Буяне все были на ногах, когда к мосту через Буянку подошел Евдоким со своими спутниками. По улицам маршировали дружинники, торопились куда-то верховые. Ахматов и Мошков со здоровяками ремесленниками сооружали какой-то завал на пригорке возле дома кузнеца Бубнова.

— Ну как? — бодро крикнул Мошков, здороваясь с Евдокимом. — Пусть теперь сунутся! Это даже интересно.

— Что у вас здесь?

— А ты… А-а!.. Ты ж не знаешь. Губернатора в гости ждем… И с ним сто двадцать пар сапог.

Евдоким сгорбился, точно на него бросили мешок-пятерик.

— Так это ж… — Он запнулся, думая. — Республика… Где командир? Я никуда не приписан.. Со мной вот два друга. Лишний ствол не помешает…

Евдоким отвел Череп-Свиридова и Чиляка на фельдшерский пункт, а сам помчался к Тулуповым сообщить о гибели Михешки. Силантия дома не застал. Арина — с ней Евдоким не виделся почти месяц — проворчала, что он уехал сегодня утром в Самару.

«Пронюхал и улепетнул, негодяй, подальше от шума…» — подумал Евдоким с уверенностью.

— А ты что такой… не в себе вроде? — спросила Арина без особого интереса. Евдокима передернуло. Он не стал постепенно, как это принято, подготавливать ее, прежде чем сообщить тяжелую весть. Зачем? Пусть и ей будет больно. Если будет… Пусть глотает. Пусть ошарашит ее — сейчас всем тяжело. И выпалил безжалостно:

— Михаила убили.

— Что? — спросила Арина, не осознав, видимо, о чем речь.

— Супруга твоего убили, говорю… Надо ехать за телом, — пояснил Евдоким жестко и прищурился в ожидании, что она будет делать.

Она не поверила. Покраснела только — так, что щеки стали темнее губ, и, надувшись, буркнула:

— Дурак!

— Сама ты… — В последний момент Евдоким сдержал язык, покачал осуждающе головой. — Все же он тебе мужем считался!

— Да ты что? — испугалась уже по-настоящему Арина. — Ты что?

— А то! Собирай манатки и отправляйся в Черемухово со своим… снохачом! Похороните по-людски…

Отрубил, повернулся и, не оглядываясь, ушел. Что будет дальше, его не интересовало.

Евдоким пошел в волостное правление, но прежде свернул в больницу, где оставил своих приятелей.

Переходя мост, он увидел Григория Фролова. Тот успел уже подложить фугас под настил и теперь, взяв сумку с динамитными шашками, отправлялся в гору, к зданию ремесленного училища, где надлежало установить второй фугас. Если вице-губернатор вздумает остановиться в училище, он взлетит на воздух, так что и похороны не понадобятся.

После тяжелой, неприятной встречи с сестрой шумные скопления людей радовали Евдокима, хотя особого порядка в гарнизоне, готовящемся к обороне, не чувствовалось. Зато был всеобщий порыв, желание отстоять то свое, во что уверовали люди за тринадцать дней народной власти. Евдоким забрал обклеенных крестиками пластыря Череп-Свиридова и Чиляка, повел с собой.

На берег Кондурчи за огороды таскали со дворов бороны, клали их вверх зубьями и маскировали сухим будыльем и землей. Напорется казак — и застрянет, как в капкане. Из кузни Бубнова везли на тачке охапку пик и багров раздавать безоружным.

В здании волостного правления Антип Князев проводил военный совет. Там тоже чувствовался подъем, хотя и не такой взрывчатый, как на улицах и на баррикаде. Когда появился Евдоким с товарищами, все глаза устремились на них. Поздоровавшись, он без лишних слов принялся рассказывать о том, что видел в других волостях. Князев слушал, поникнув. Горько было и досадно: темна как ночь мужицкая рать, нерешительна. Не знает, с кем идти и куда.

«Видать, никто не протянет нам руку в беде, а одним нелегко выстоять. Но люди уже поверили в свои силы и правоту, и если нас даже задушат, то и тогда почин наш будет уроком всему крестьянству. А разве этого мало? Стало быть, надо топтать дорогу для тех, кто пойдет следом. Надо думать о них — о нас тоже думают. Самарские рабочие не оставят на произвол первую в России мужицкую республику», — убеждал себя Князев, слушая страшные новости, которые привез Шершнев.

В эту минуту и зазвонил телефон из Красного Яра. Дежуривший там Порфирий Солдатов сразил вожаков республики: из Самары военной поддержки не будет. Если боевые дружины покинут город, в нем сразу же начнется погром.

Теперь буянцам оставалось надеяться лишь на себя. Решили: с губернатором в переговоры вступить, но дружину держать наготове. Если казаки посмеют прибегнуть к насилию, — биться насмерть.

Щибраев предложил вывести всех женщин и детей из села, вице-губернатора и его свиту взять в кольцо и по знаку Князева или его, Щибраева, всех уничтожить. Мост и училище взорвать, а дружинникам на баррикаде расстрелять из-за укрытия конницу. Убить губернатора вызвались Евдоким и его друзья.

Улицы огласил плач женщин, потащивших детей и узелки с едой в Кобельминский лес. Человек двести потянулось за Кондурчу, дома остались только старики. Дружинники заняли позиции. Село замерло в сторожком ожидании, лица помрачнели. Нависло молчание, и многие невольно задавали себе вопрос: почему остальные мужики, почему вся страна не встает с колен?

Взгляды прикованы к дороге на Екатериновку. Часа в три пополудни там показались двое верховых. Припав к рвущейся ветром лошадиной гриве, они пронеслись наметом до моста через Буянку, круто развернулись и ускакали обратно. Немного спустя появились еще четверо. Эти переехали мост, посовещались. Затем двое направились на Николаевский конец села, а двое остались на площади.

Евдоким, Чиляк и Череп-Свиридов лежали за баррикадой, у всех троих прекрасные винтовки. Стрелки ловили на мушку казаков, но держать их на прицеле было нелегко: всадники и секунды не стояли на месте, съезжались, разъезжались, гарцевали.

— Что там у них, шило в седле — вертятся, как угорелые! — возмутился Чиляк.

— Ученые горьким опытом… — сказал Евдоким.

— Будешь вертеться… — проскрипел Череп. — Возьмет вот такой, как ты, да и бабахнет по башке. Чем черт не шутит!

Но вот вернулись разведчики с другого конца села, и, пришпорив лошадей, все четверо с гиком унеслись прочь.

Прошло еще с четверть часа, и к волостному правлению подкатила тройка станового пристава Студинского. Молодой, с одутловатым нездорового цвета лицом, с маленькими колючими глазами, весь надутый, точно перекормленный, он, не вылезая из коляски, крикнул старикам, стоящим выжидательно у крыльца:

— Ну-ка позовите мне старшину!

Старики молча покосились друг на друга. Ответил горбоносый сухопарый Павлов:

— Здесь старшина, извиняюсь, не водится. Председатель волостного самоуправления — такой есть.

Становой напыжился. Видно, его так и подмывало обложить по привычке дерзкого старика, но он только смерил Павлова с ног до головы жестким взглядом, как бы запоминая. Не иначе, имел какой-то приказ от высшего начальства. Подумал чуть, пожал дородным плечом: