Хезер Моррис - Дорога из Освенцима [litres]

В течение следующих двух часов Силка, Павел и Кирилл стоят на морозе, притопывая ногами, похлопывая руками, то и дело возвращаясь в машину, чтобы спрятаться от ветра. Несколько раз Силка забирается на искореженный металлический остов рухнувшего крана и, изогнувшись, наполовину пролезает в кабину, пытаясь определить, жив ли крановщик. Каждый раз она замечает, что у него слабеет пульс, кровь из раны на голове уже не хлещет, а бинт, которым она обмотала ему голову, пропитан кровью.

После последней вылазки Силка садится в машину, сказав Кириллу, что можно возвращаться в больницу. На обратном пути Силка замечает первые цветы, пробивающиеся сквозь снег из земли. Их треплет ветер, но все же стебельки, выросшие из промерзшей земли, распрямляются. Силка отбыла почти треть своего срока. Невыносимо думать о том, сколько еще осталось. Вместо этого, глядя на цветы, она мечтает о свете и тепле, которые скоро вернутся, а с ними придет время вновь увидеться с Йосей и Натией.

Когда Силка возвращается в отделение, ей говорят, что Михаил проснулся и спрашивает о ней.

– Как вы себя чувствуете? – Она ободряюще ему улыбается.

– Ее нет, моей ноги? Но я ее по-прежнему чувствую. Болит.

– Я дам вам обезболивающее, но… Да, Михаил Александрович, врачу пришлось ампутировать вашу правую ногу, но ей удалось починить левую ногу, и со временем вы поправитесь.

– И я смогу ходить, но как? Как, Силка Кляйн? Как я смогу жить с одной ногой?

– Мне сказали, вам могут сделать хороший протез голени, и вы научитесь ходить.

– Правда? Вы верите, что кто-то собирается тратить деньги на протез для заключенного? – Он сердится и говорит на повышенных тонах.

– Я не хочу вам лгать, Михаил Александрович. Не знаю, дадут вам другую работу или отправят домой, но на шахте работать вы не сможете.

– По-вашему, это должно меня обрадовать? То, что теперь меня могут отправить в Москву, где у меня нет ни дома, ни семьи – одноногого инвалида, чтобы побираться на улицах?

– Не знаю, Михаил Александрович. Сейчас я дам вам болеутоляющее, – повторяет Силка.

Она отворачивается, не желая, чтобы Михаил заметил, как их разговор расстроил ее. Елена, наблюдавшая за ней, идет за ней на аптечный склад и закрывает за собой дверь:

– Силка, у тебя все хорошо?

– Да, все в порядке.

– Нет, неправда, – мягко произносит Елена. – Но это нормально. Ты же знаешь, как здесь вещи могут меняться в плохую сторону, ты сталкивалась с этим и раньше.

– Да, но…

– Я неправильно сделала, что назначила тебя в «скорую»?

Силка отрывает взгляд от бутылочки с лекарством, которую держит в руке, и поднимает лицо к Елене:

– Нет, нет, вовсе нет. Дело не в этом.

– Тогда в чем же?

– Вы знаете, сколько я должна здесь оставаться?

– Мне не сообщают подобную информацию.

– Пятнадцать лет. Пятнадцать лет. Это невероятно долго. А потом, после этого… Я даже не помню, какой бывает жизнь за пределами этого лагеря.

– Даже не знаю, что сказать.

– Скажите мне, что я уеду отсюда, – умоляюще просит она Елену. – Что у меня появится шанс жить жизнью других молодых женщин. – Что у меня будут подруги, не исчезающие из моей жизни. Что я смогу встретить свою любовь. Что у меня может родиться свой ребенок. – Вы можете мне это обещать?

– Что я могу обещать, – спокойно произносит Елена, – так это то, что сделаю все возможное, чтобы это сбылось.

Силка с благодарностью кивает и продолжает искать на полке другую бутылочку с лекарством.

– Обещай, что поговоришь со мной, если тебе станет еще хуже, чем сейчас, – просит Елена.

– Знаете, мой отец часто повторял, что я самый сильный человек из тех, кого он знал, – все так же не глядя на докторшу, говорит Силка.

– Это ко многому обязывает.

– Да, верно. Но мне всегда хотелось оправдать ожидания отца, не разочаровать его, оставаться сильной, несмотря ни на что. Я даже не знаю, жив ли он еще. – Она пожимает плечами. – Маловероятно.

– И проклятие, и благословение от отца. Когда мой отец умер, я была совсем маленькой. Многое бы я отдала, чтобы у меня были воспоминания, как у тебя.

– Мне жаль.

– Тебя ждет пациент. Пойдем, я взгляну на него, пока ты даешь ему лекарство.

– Что теперь с ним станет, когда у него только одна нога?

– Мы стабилизируем его, потом перевезем в больницу более крупного города, где он пройдет реабилитацию, и, возможно, ему поставят протез.

– А потом?

– По мнению государства, он по-прежнему контрреволюционер, Силка, – опустив взгляд, говорит Елена. – Вряд ли я смогу чем-то помочь.

Силка берет лекарство, снова пытаясь заглушить тревогу, грусть и боль.

Возвращаются белые ночи.

Воскресными вечерами женщины снова наслаждаются прогулками по лагерю, стараясь хотя бы на пару часов вкусить немного свободы. Они знают, куда идти, где более безопасно и где можно избежать встречи с компаниями бродящих по лагерю мужчин, норовящих пристать.

Появление Йоси и Натии подчас делает эти вечера невероятно счастливыми, потому что Натия с радостью демонстрирует, что научилась ходить. Женщин развлекают попытки девочки говорить. Они играют с ее пышными волосами, спорят о том, кого она любит больше.

Теперь в самые теплые вечера женщины ведут Йосю с Натией в барак, а потом провожают обратно. Им хочется дольше побыть вместе вдали от докучливых глаз и дать Натии побегать. Они по очереди укладывают малышку в свои постели, обнимая ее как родную дочь. Они целуют девочку, играют с ее крошечными ручками и учат произносить свои имена.

Йося разрешает Натии общаться, кивая и улыбаясь ей, если девочка ждет одобрения. Йося сидит с Силкой на ее постели, и Силка обнимает Йосю, прижимается лицом к ее волосам, а Йося сжимает руку Силки. Они не говорят вслух о своих страхах, о том, что надвигается, как они знают.

В это лето свет меркнет быстро. Некоторые женщины перестают выходить на прогулку. Одним теплым вечером – возможно, это последний вздох лета – женщины приводят в барак Йосю с Натией, уютно устроившейся у нее на руках. Анастасия, привязавшаяся к малышке, протягивает к ней руки.

– Настя, побудешь с ней немного? – спрашивает Йося, ласково называя девушку уменьшительным именем. – Мне надо поговорить с Силкой.

Силка берет ватник и идет вслед за Йосей на улицу.

Они не уходят далеко, так как вокруг бродит порядочно народа, к тому же поднимается ветер. Зайдя за барак, они прижимаются к стене.

– Силка, что мне делать?

Наконец-то они заговорили об этом, думает Силка. Был еще один краткий разговор прошлым летом. Тогда Йося сообщила, что одна мать, у которой несколько детей, сказала ей, что детей после двух лет отправляют в приюты, и что та женщина была совершенно раздавлена. Застывшее лицо, не смотрит на ребенка.