Валерий Туринов - На краю государевой земли

— Давай, жри! Потом поговорим!

Федька взял рыбу и стал жевать. Они поели стоя, затем уже уселись. Степанов сел на лавочку, Бекетов устроился на чурбаке у очага, а Федьке показали на лежак. Он сел, немного огляделся… Стол, скамейка, лежаки — все было рублено тут наскоро и грубо. Массивные, тяжеловесные, как кряжистые мужики из седой былинной старины, горбатые и неуклюжие, но крепкие, они вросли, казалось, в стены сруба. В углу избы валялись горой наручи, копья, куяки, три сулицы, рогатина, а на стене висела сабля. И там же самопал валялся, два шомпола и шлем стальной. К тому же с козырьком он был и еще целый, но помятый. Как видно, он уже бывал во многих драках. На берендейке болтался мешочек тощий и рог для пороха, тот был пустой. К ней прицепилась еще наструска круглая и пулечная сумка.

— Что смотришь? — спросил его Бекетов, встал с чурбака и подошел к стенке. — Она пустая! — похлопал он рукой по пулечной сумке; та сморщилась и хлюпнула противно, как будто спазмами схватило горло у злобного быка. — Свинца нет, пороха — кот наплакал! С чем выходить за стены, если опять придут богдойские?..

Сам он, Бекетов, попал сюда случайно. Три года назад по наказу енисейского воеводы Афанасия Пашкова он вышел из Енисейска в поход с сотней казаков. И пошли они на судах вверх по Ангаре, все вверх и вверх. Позади у них осталась Ангара и озеро Байкал, Удинский острог и Селенга, река большая. Они свернули в ее правый приток, он назывался Хилок. Здесь они купили у инородцев лошадей и пошли дальше по Хилку на судах уже конной тягой. А когда, наконец-то, они добрались до верховьев Хилка, то увидели там большие озера. Из одного из них как раз и брала начало вот та самая река Хилок, по которой они пришли.

И проводник, бурят, показав на озеро, восторженно вскричал с чего-то, забыв свою природную сдержанность: «Эргэнэ, Эргэнэ!» [84] Эргэнэ — буквально: загон для скота (бурят.); современное озеро Иргень.

Стоял уже конец сентября, пошли дожди, и слякоть развезло по берегам, вот-вот нагрянут холода: погода торопила Бекетова. И он, оставив половину казаков рубить острог около этого озера, пошел с остальными к перевалу через хребет.

— Цо-цо! — зацокал бурят, когда они, с трудом, все же взобрались на перевал с лошадьми, ведя их в поводу. — Однако, Ябленни-Дабан! [85] Ябленни-Дабан — буквально: пеший перевал (бурят.);, отсюда, испорченное, произошло название Яблоневого хребта.

— Яблоневый? Ишь ты! А где они тут! — стали зубоскалить казаки, рассупонивая вьючных лошадей, чтобы дать им отдых после тяжелого подъема.

Отсюда, с высоты перевала, они осмотрелись. Там, позади, откуда они пришли, была видна долина, их тяжкий путь. Перед ними же, по другую сторону перевала, расстилалась неведомая для них страна: терялись горы в дымке, кругом была тайга и скалы; вон змейкой вьются речки, убегая с хребта за горизонт.

Отдохнув, они спустились с перевала и долго ехали вдоль какой-то речки вниз по течению ее. Эта речка вывела их к другой речке, а через несколько дней они вышли и на большую реку.

— Енгида, — почтительно поклонился проводник этой реке, поклонился он и маячившим вдали гольцам: «Енга, енга!» — и стал объяснять на пальцах Бекетову, что эта река берет начало с гольцов, поэтому и называется «Гольцовая»…

Здесь, на Ингоде, как русские перекрестили ее позже на свой лад, они срубили плоты и поплыли вниз по ней. Но не прошли они по ней и десятка верст как наткнулись на сплошное ледяное поле. Дальше вниз по реке все было забито льдом: осеннюю шугу уже сковал мороз. Пришла зима. Пришел и конец водному пути. И казаки спешно соорудили тут же на берегу небольшое зимовье. Отсюда Бекетов послал Максимку Урасова с казаками на лошадях вниз по Ингоде, чтобы он заложил на Силькаре-реке [86] Силькарь — узкая падь (бурят.);, современная река Шилка. острог. Сам же он вернулся обратно на озеро Эргэнэ.

Урасов добрался за восемь дней до Силькари и там срубил с казаками маленький острожек, как раз напротив устья речки Нерчи [87] Нерча — борьба (эвенк.). , и с этой вестью он отправил к Бекетову гонца.

Построив острожек, Урасов съездил в улус к местному даурскому князьку Гантемуру. Тот принял казаков приветливо, их угостили кумысом. Князец выслушал Максимку, когда тот сказал ему, что они намерены пахать тут землю и растить хлеб, и добродушно покивал головой, как будто одобрял их начинание. И казаки уехали от него успокоенными, что завели с соседом дружбу.

Пришла весна и тепло, земля парила, просилась под руку соха. И казаки провели запашку под Нерчинским острожком: посеяли ячмень и немного ржицы, все это оторвав от своих скудных запасов.

А Бекетов, получив известие Урасова, ушел с озера Иргень, оставив там только два десятка человек. Он забрал по дороге казаков из зимовья на Ингоде, поделал там же плоты и приплыл со всем своим отрядом к Нерчинскому острожку в конце мая, когда Максимка с казаками уже отсеялись на своем первом поле здесь, в Забайкалье.

Лето выдалось теплое, хлеб вырос тучный, заколосился. И в эту пору, под самое жнивье, дауры князька Гантемура потоптали конями хлебные поля, а что не смогли потоптать, то пожгли. Все их улусы снялись с родовых своих кочевий и ушли на юг, за Шилку, в богдойскую землю, под власть хана.

— Вот сволочь! — выругался Бекетов, вспомнив коварство князька, которому поверили казаки.

Федька, понимая его, покачал головой, рассказал, что его тоже надували инородцы не раз вот также. Но теперь он ученый, уже не верит никому. Прошло то время, нет уже того Федьки. В каждом встречном он видел теперь только то, насколько можно было обобрать его. Он пришел к простой истине, что если не обманет он, то непременно обманут его самого… Жизнь как будто раскололась пополам и, вроде бы, сразу стала проще… «Или ты — или тебя!»…

Бекетов помолчал, подвигал машинально саблю в ножнах, глядя на него и ожидая, когда он кончит говорить, и стал рассказывать дальше…

Им грозил на Нерче голод, и он отправил казаков вниз по Шилке, на великую реку Амур: промышлять там хлеб. К тому времени Максимка Урасов, его правая рука, помощник во всех делах, уже давно ушел с его отписками в обратный путь, до Енисейска, до воеводы Афанасия Пашкова. Тот ждал вестей от него, от Бекетова, собирал рать, запасы и дощаники на дальний путь, в землю Амурскую… Но недолго выдержал Бекетов бессмысленной сидки в пустом острожке. Он бросил его и поплыл тоже вслед за своими казаками, искать Степанова в земле дючеров.

Силькарь-река — узкая, сопровождает путников подолгу крутыми скалами, обрывистыми берегами, как будто от благодушия желает зажать их в своих объятиях. Течением быстрым несет услужливо она плоты. Нрав добрый у нее, пороги не в ее характере, хотя стремнинами пугает часто.