Валерий Туринов - На краю государевой земли

— Да, — подтвердил Карякин. — Но только нас Алтын туда не пустил, потому что Чагир-хан с ним не в дружбе: тот хотел приходить на него войной. И которые люди от Чагир-хана подъезжали к его орде, алтыновой, в подъезд, и его алтыновы люди побили всех тех Чагир-хановых. И, мстя за то, Чагир-хан велит людей его, которые будут с нами в вожах, побить! Да и вас, мол, государевых людей, с ними же побьют. И я де боюсь за то от государя опалы! А ныне Чагир-хан с воинскими своими людьми отдалел. А как будет про Чагир-хана весть, что пойдет на меня, Алтына, войной, и я-де тогда буду об оборони бить челом государю и пришлю челобитчиков своих в Томский город.

Казый остановился, посмотрел на воеводу, мол, продолжать ли рассказывать также подробно.

Но теперь его стали торопить те же дьяки, которые тоже спешили разделаться с письмом.

— Давай, давай, Казый, дальше!

— Ну что же, ладно, — флегматично промолвил Карякин. — И вот я спрашивал Алтына: где Чагир-хан прежде кочевал и давно ли с ним, с Алтыном, раскочевался? И давно ли с ним, с Алтыном, Чагир-хан в недружбе?.. И Алтын сказал: отец-де Чагир-хана кочевал от него, Алтына, своей ордой. И как отец его умер, и он, Чагир-хан, остался мал, и начали ему делать обиды от окольных орд. И он от тех обид, покинув отцовскую орду, с невеликими людьми ушел за моря тому лет с 15 и больше. А как-де Чагир-хан возмужал за морем, то собрался с людьми, пришел в отцовскую орду и с теми своими и отцовой орды с людьми те свои немирные земли, от кого ему была обида, поймал, и Китайское и Лабинское царства взял. Стоит же он в Китайском царстве. И на том речь закончил… А на следующий день отпустил нас Алтын-хан: да с нами пошли его лучшие люди, чтобы великому государю дать шерть за Алтына и за всю его орду. Да будучи у Алтына в кочевье, я сверх алтыновых речей разведывал про Чагир-хана всякими мерами. И проведал, что есть в алтынове кочевье от Чагир-хана утеклец. И я велел того утеклеца призвать к себе тайно киргишенину, который в то время был у Алтына. И утеклец рассказал о Чагир-хане тоже, что и Алтын.

— Хорошо, — удовлетворенно подвел итог князь Иван. — Вот теперь будем говорить с алтыновыми. — Давайте, везите их сюда, с пашни Васьки Верхотурца-то!

Торжественная встреча в городе посольства Алтын-хана повторилась, как и в приезд Байгалы. На нижнем остроге для посланников очистили двор Васьки Башмака, боярского сына. У того двор был богатым. И там было не зазорно держать на постое послов.

Все так же почетным строем стояли служилые от двора Васьки Башмака до съезжей.

Сабанский ввел посланника в съезжую и представил его князю Ивану со всем его приказом.

— Великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича, всея Руси самодержца и многих государств государя и обладателя, воеводе города Томска князю Ивану Федоровичу Татеву с товарищами бьет челом Алтын-хана посланник Сулумкичи с товарищами!

Посланник, что-то пробормотав по-своему, поклонился русским. Поклонились и его спутники.

На этот раз с посланником в провожатых пришел не Енечка, а киргизский князец Кончебай.

И князь Иван велел теперь ему толмачить с посланником Алтын-хана. Тот же, в свою очередь, переводил с монгольского на татарский Дружинке. А уже Дружинка толмачил с татарского на русский, как и с Енечкой.

Сначала посланник справился от имени Алтын-хана о здоровье государя.

Татев ответил: «Дал Бог, государь царь и великий князь Михаил Федорович здоров!»

Посольство Алтын-хана сейчас было более представительным. С Сулумкичи Аргу, главой посольства, в напарниках был Ирденек Кисандин. С ними были два писца и еще двое из ближнего окружения Алтына. Все были знатными людьми.

Они ударили челом государю и поднесли поминки: игреневого коня, рыжих бобров, соболей, кошлоков и доспехи. Поднесли они поминки и Татеву с Воейковым: тоже рыжих бобров, кошлоков и соболей.

Князь Иван велел принять все это. Затем он обратился к Сулумкичи.

— С чем пришли в Томский город?

Сулумкичи стал говорить. И опять начался долгий и нудный двойной перевод.

Алтын-хан просил все о том же: чтобы государь принял его под свою высокую руку. Он же обещал служить ему против государевых непослушников, на которых ему укажет государь.

Затем речь зашла опять о Чагир-хане: откуда он, где кочевал, что завоевал и где сейчас…

Алтыновым людям напомнили о всех разговорах с предыдущим посланником, Байгалой, о поездке к Алтын-хану Карякина, о всех переговорах и просьбах.

Сулумкичи ответил на все. Но ничего нового в приказной избе от него не услышали.

После этого посланников заверили в государевой милости, чтобы Алтын-хан был уверен в ней и жил бы на прежнем своем кочевье. И об этом, мол, уже было отписано государю в Москву.

Наконец, переговоры пошли о шертовании. Сулумкичи сказал, что Алтын велел дать шерть за себя и за всю свою орду великому государю на том, чтобы ему, Алтыну, быть со всей своей ордой под его рукой в холопстве навеки. И сам он, Алтын-хан, даст шерть за себя и за всю свою орду великому государю Михаилу Федоровичу, где тот укажет.

По завершении переговоров в этот день, монголов угостили вином и медом. И князь Иван велел Сабанскому проводить посольских на их подворье. Распорядился также он подготовить дьякам шертовальную запись.

Через два дня алтыновых людей снова привели в съезжую, с почетом, как и в предыдущую встречу. Одетые по-праздничному, все так же стояли боярские дети, чатцкие мурзы, конные и пешие казаки в панцирях и с ружьями. Стояли и томские посадские, приезжие торговые, пашенные крестьяне, гулящие и всякие иные люди. И алтыновы люди проследовали мимо них от двора Васьки Башмака до съезжей избы в сопровождении Сабанского.

И там, в съезжей избе, в торжественной обстановке алтыновых людей привели к шерти.

Затем им дали государево жалованье: английское красное и лазоревое сукно и красную летчину. Кому что было положено — по ранжиру.

Им объявили, что по государеву велению их отпускают к Алтын-хану. Что же касается шерти самого Алтына, то про это отписано государю в Москву. И о том государь укажет позже.

Петр Сабанский проводил алтыновых людей до пашни Васьки Верхотурца. А двадцать казаков, провожая их, шли с ними от Томского города еще два дня.

Дьякам же пришлось еще не один день корпеть над статейным списком безграмотного Карякина и отпиской в Москву о переговорах с Сулумкичи. И только после того, как Бутримов, как старший дьяк, скрепил своей подписью по склейкам все листы, всех документов, то и они, дьяки, наконец-то, облегченно вздохнули.

Через полтора месяца, после того как Сулемкечи ушел к себе в «Му-гальскую» землю, 20 июля, на Ильин день, у Томского города на пристани собралось много людей. На воде, покачиваясь, стояли три дощаника, груженные хлебом и солью, топорами и пилами, скобами, гвоздями и котлами, ядрами и зельем. На дощаниках разместились шесть десятков пеших казаков, охочих ставить острог в дальней землице.