Валерий Туринов - На краю государевой земли

Вот где-то тут, совсем рядом, закачался и слабо зашумел под ветром тальничок… Затем раздался громкий всплеск какой-то крупной рыбы… Издали, приглушенный расстоянием, донесся протяжный волчий вой…

И снова на том берегу простучали копыта коней, но теперь ночные всадники ехали шагом.

Разиня все понял и убежал к стану. Обратно он вернулся с Пущиным и десятниками.

— Тихо, — велел всем Федька и прислушался, наклонив одно ухо к воде.

Все замерли, затаили дыхание, стали слушать… Но кругом было тихо: ни шороха, ни всплеска…

Казакам быстро надоела эта затайка, и они зашевелились. Федька тоже бросил это занятие и заворчал на дозорных: «Лунатить надо меньше!»

Но тут вновь из-за протоки донесся все тот же стук копыт коней, похожий на то, когда едут, спешат куда-то всадники, и немалой массой… «Тук-тук-тук!» — глухо и далеко по ночной поре разнесся стук копыт. И снова всадники ушли куда-то в степь.

Вот теперь-то Федька засуетился, велел Разине бежать к становищу, будить казаков и тащить их сюда с самопалами. Когда тот вернулся, он расставил казаков вдоль берега протоки, велел снарядить самопалы и ждать его сигнала. Он был уверен, что любопытные ночные гости непременно появятся вновь, и приказал, стреляя, взять чуть выше береговой кручи. Он решил сразу проучить степняков, чтобы больше не смели и близко подходить к его стану.

Ждать пришлось недолго. Ночные гости явились теперь немалым числом, так что уже не надо было даже прислушиваться, чтобы разобрать шум и стук копыт на том берегу. И когда Федька рявкнул: «Пали!» — казаки ударили разом из десятка самопалов. Ночной пустынный берег острова прорезали огненные молнии, и воздух над протокой раскололся от грохота. Здесь будто громыхнуло грозой безоблачное ночное небо, раскатисто, усиленное зеркальной гладью реки… На той же стороне протоки ночная тишина всколыхнулась диким ржанием коней и гулким топотом копыт… Быстро, быстро уходили прочь отсюда массой какие-то конники…

Когда все улеглось, Федька сменил караульных и ушел с казаками к становищу. Больше в эту ночь вблизи их острова никто не появлялся. А утром, сплавав за протоку, они обнаружили там труп кобылы и множество следов от копыт табуна одичавших лошадей, которых, видимо, гоняла по степи стая волков.

Тайтан, мельком глянув на следы табуна, прищурился, и в глазах у него блеснули искорки смеха: «Кхе-кхе… Однако, воевода-а!»

Федька сжал зубы: мундусец уже достал его этим — «воевода-а!»…

Об этом ночном происшествии все быстро забыли и больше не вспоминали, кроме Федьки.

Минуло еще десять дней все такого же хода на веслах вверх по реке, с ночевками на островах. Кругом по берегам все так же шли безлюдные места: ни юрты, ни дыма от костра, и не услышать стук копыт по берегам. И только порой появится вдруг беркут в вышине, начнет парить над степью, над рекой, высматривая что-то, затем уходит не спеша куда-то… А вон там, глянь, на берег вышли на водопой олени. Увидев на реке людей, они испуганно шарахнулись назад в кусты. А поздним теплым вечерком, откуда ни возьмись, на берегу вдруг появились зайцы… Вот снялась стайка уток с очередной протоки, и, вспенивая воду за собой, они пошли на взлет, поднялись и строем унеслись куда-то от реки.

За эти дни появлялись и оставались позади одна за другой речки, впадавшие в Обь: все они были маленькие, пересыхающие в знойную пору.

Но вот пойма реки стала шире, везде пошли протоки, все протоки и старицы, предвестники большой реки… И, наконец-то, она — Чумыш! «Светлая вода»… Неширок Чумыш, не шире Томи, не полноводнее, но глубже, а уж как он меандрит, извивается, ну точь-в-точь как змея… Тут, в устье Чумыша, чуть выше по Оби, в сотне саженей, они присмотрели остров: на нем и заночевали.

Это был последний день августа, день Куприяна. Ночи стали уже холодными. Зажелтел лист, вот-вот начнет облетать, и оголится лес.

На следующий день дощаники двинулись все так же вверх по реке на веслах. Верст через десять резко влево ушел узкий рукав. Они же пошли вправо. Вскоре дно обмелело, и течение совсем замедлилось. Они обогнули круглый остров, и за ним открылся вид на широкие безлесные сухие лога. Они тянулись далеко по берегу, насколько хватал взгляд… Так прошли они еще два дня вверх по реке. На очередную ночевку встали на большом острове. На нем посередине оказалось озерко. Там было полно уток, да все молодняк, уже встал на крыло… Пугнешь, поднимутся, чуть-чуть пройдут и снова хлоп на воду.

— Не-е! Только из лука! Самопалы не трогать! — приказал Федька. — Распугаете все тут!

Казаки ушли на озерко. Кое-кто ушел посмотреть, что же там далыпе-то, вдоль узкой протоки, густо заросшей кустами. Вскоре все вернулись и принесли до полусотни крякушек.

Утром следующего дня они снялись с острова и пошли дальше. Хотя и слабо пригревало утреннее солнышко, но на палубе стало тепло, и Федька задремал под равномерное поскрипывание уключин и слабое журчание набегавшей под днище дощаника воды… И вдруг он почувствовал будто что-то ударило ему в плечо, да так сильно, точно укусила оса сквозь толстый кафтан… Он вздрогнул, мгновенно проснулся от вскрика гребцов и ошалело повел мутными глазами по сторонам, не понимая из-за чего переполох, и тут же схватился рукой за плечо… Из его кафтана торчала стрела. Еще две стрелы торчали рядом из палубы дощаника. А в воздухе слышался знакомый посвист стрел кочевников. Они, цокая, вонзались в борта дощаника. Иные, при недолетах, падали в воду… Казаки бросили весла, прикрылись кожаными щитами от стрел, летевших из прибрежного тальника… Федька вскочил на ноги и, выдирая из кафтана стрелу, закричал пушкарям, уже возившимся с пищалями на корме и на носу: «Пали! Пали!»…

По береговому тальнику ударили картечью. Над рекой взметнулся дым, а вместе с ним пищали выплюнули огонь. Весь тальник посекло свинцом. По нему пошли волны: кто-то стремительно убегал оттуда… А вслед им с кормы ударила еще одна пищаль, затем раздался третий выстрел…

На втором дощанике поднялась тревога, там заработали весла, и он заспешил на помощь своим. Третий дощаник отвернул от противоположного берега и, пересекая стремнину, тоже двинулся к ним. Вскоре дощаники собрались вместе и бросили якоря. Переговорив «кругом», Федька дал команду идти дальше вверх по реке, но внимательно оглядывать берега, чтобы их больше не застали врасплох. Забыли, забыли они за время спокойного плавания об опасности… Через пару верст река пошла крутой излучиной, и показался длиннющий плёс. Он тянулся на целую версту. На исходе плёса, где река вновь начала изгибаться, вдали от берега, подле соснового бора, они заметили большую группу всадников. Их было человек двадцать. Они стояли и наблюдали за рекой, за ними, за дощаниками.