Валерий Туринов - На краю государевой земли

Когда дощаники поравнялись с ними, Федька распорядился бросить якоря, не подходя близко к берегу.

— А ну спроси, кто такие! Да зови сюда, потолковать надо! — велел он Тайтану.

Тайтан что-то прокричал по-телеутски всадникам.

Те зашевелились, трое из них спешились и подошли ближе к берегу. Они, тоже остерегаясь, остановились на некотором расстоянии от воды и что-то крикнули толмачу по-калмыцки.

— Почему языком черных колмаков говоришь?! — рассердился Тайтан, поняв, что те хитрят.

— Скажи, я-де вас знаю! — приказал Федька толмачу. — Придумай что-нибудь! Вон, мол, рожи-то знакомые. Вы-де Изелбей с Илчедеем, да с вами Курамак…

Федька помнил наказ воеводы: если столкнется с калмыками, то задора бы с ними не чинил, а телеутов попрекал бы шертью государю. И сейчас ему нужно было исхитриться, чтобы эти всадники выдали себя, проговорились бы кто они такие на самом деле.

Тайтан снова закричал по-телеутски переговорщикам, как приказал ему Федька. И те, было заметно, поняли его.

— Растолкуй: негоже, мол, обстреливать томских людей, — велел Федька толмачу. — Почему хлеб-соль государя забыли! И зови сюда, на дощаники!

Тайтан закричал что-то по-телеутски незнакомцам. С берега прокричали свое.

— Они говорят, что у вас-де есть лодки, а у нас нет, и зовут к себе! — перевел Тайтан ответ переговорщиков.

Казаки на дощаниках притихли, вслушиваясь в эту перекличку толмача не то с калмыками, не то с телеутами. У всех у них под рукой были самопалы, а вновь снаряженные пищали глядели жерлами на берег.

— Почему государевы люди хотят воевать телесцев, наших людей! — опять донеслось с берега по-калмыцки.

«Задираются, в драку лезут, — тихо забормотал Федька себе под нос. — Если дойдет до того — туго же им придется!»

Тайтан закричал еще что-то переговорщикам по-телеутски. Те в ответ что-то показали ему жестами и пошли обратно к своим лошадям. Вскочив на них, они присоединились к остальным всадникам, и вся ватага неспешно, шагом двинулась вдоль кромки соснового бора и вскоре скрылась из виду.

Два дня дощаники простояли здесь на якорях, не подходя к берегу. Федька несколько раз собирал «круг». И за это время много что было сказано.

На третий день ранним утром Федька, проснувшись, вылез из спального мешка и уселся на корме дощаника. На реке было холодно. И он, нахохлившись, обвел тоскливым взглядом густой высокий кустарник и заросли пожелтевшей черемухи, скрывавшей от глаз берег. По воде стелился, полз клочковатый туман. Сквозь него прорывались лучи скупого осеннего солнца. Казаки валялись на дощаниках, отогревались после холодной ночи. Кто-то из них уже зашевелился, встал, что-то полощет за бортом. Но остальные пока лежат и судачат.

— Если он проявил себя, то жди большого всполоха.

— Да, степняк горяч сперва-то, по запалу, когда в наскок идет.

— Да наскоком-то и бабу не зарядишь… А куда ему до казаков!

— Надо идти дальше?.. Колмак ружей боится!

— Ну и что?..

Федька продрог за ночь, и от этого его голова ничего не соображала. Его тянуло выпить, согреться, почувствовать, как ходит в жилах кровь. Но пить было нечего. Все, что они взяли с собой, уже давно было выпито. Сейчас же ему надо было на что-то решиться. За поход, поставит он или нет острог, отвечать ему, и за людей, если потеряет, тоже ему держать ответ перед воеводой. А тот непременно отпишет в Москву, свалит все на него… У Абака тысяча человек, а к ним еще черные калмыки. Поставить острог не дадут: пожгут и всех побьют…

Рядом с ним уселся Андрюшка. Он уныло повесил нос, на усах и бороде у него заблестела роса.

— Однако, воевода-а, идти надо, дальше надо, — послышался из кучно валяющихся на палубе казаков булькающий голос Тайтана. Заложив за щеку щепотку «колмацкого шара», он, причмокивая, сосал его, изредка покашливал: «Кхе-кхе..!»

«Куда он толкает? — мелькнуло у Федьки в голове. — Не иначе сыз-менничать надумал!.. Айдар-то в их языке не силен! А этот же свой, их, мундусец!.. И что им там наболтал?»

В остроге Федька не замечал, чтобы мундусец баловался табаком. А тут откуда-то у него появился этот «шар»… «Припрятал, вонючка!»…

Заметил Федька, что и казаки тоже, втихую, против государева указа, жуют табак, а то, глядишь, иной раз ветерок подносит знакомый запах… «Смолят!»… А от кого несет, тут-то, на реке, — неведомо. Не с берега же…

— Заткнись! — прикрикнул он на мундусца. — Все — поворачиваем! Идем домой! Протяните разок невод по плесу, и уходим!.. Домо-ой!

Он поднялся на ноги: посыпались его команды казакам и кашеварам. Он снова стал воеводить. Приняв какое-либо решение, он обычно уже не оглядывался ни на что.

Казаки повеселели, зашевелились.

После полудня дощаники снялись с якорей и ходко, под парусом, с попутным ветерком, побежали вниз по реке.

На ночь они стали на якорях вдали от берега. Посреди ночи Федька проснулся и тихонько толкнул в бок Андрюшку, приложил к губам палец: «Тс-с!»… Показав ему, мол, давай за мной, он пробрался среди вповалку спавших казаков до мундусца. Зажав ему рукой рот, он легко поднял его, маленького и сухонького, и поволок к борту, кивнув головой Андрюшке, чтобы подхватил того за ноги, которыми тот, сопротивляясь, цеплялся за палубу и за казаков… Он подтащил к борту толмача, слегка стукнул его кулаком по голове, чтобы он ненароком не вякнул, и столкнул его в воду.

Раздался негромкий всплеск, течение подхватило толмача, понесло вдоль борта дощаника, и он исчез в темноте.

«Выплывет ли?»…

Ночь была холодная, до берега было далеко, к тому же здесь повсюду крутила водовороты в глубоких бочагах могучая сибирская река.

Утром Федька отправил Андрюшку с двумя казаками, и Костьку, который разболелся, в челноке скорым ходом до Томска с вестью, что они идут назад. Он был уверен, что Андрюшка не сболтнет там ничего лишнего воеводе. Сам же, для отвода глаз, он полдня искал с казаками мундусца по берегам.

Новый воевода Томска, князь Никита Егупов-Черкасский, за срыв похода наорал на Федьку, когда он предстал перед ним… Что вот-де он прошлялся пару месяцев где-то с тремя дощаниками, да с шестью десятками казаков, отпетых лоботрясов. Вон сколько денег поели из казны. А что сделали?.. Острог не поставил, как было велено государевым указом, и то теперь дойдет до Сибирского приказа, и жди грозы, и немалой, хотя и ведает им князь Дмитрий Черкасский, его дальний родственник. По-родственному тот и послал его сюда, за нажитком. А он вот так отблагодарил его…

«Ушел в поход — был один воевода, вернулся — уже другой! — молча злился Федька на воеводу, чтобы было не так обидно. — Как их быстро меняют!.. Все равно не помогает — воруют!»

— Иди, пиши статейный! — грубо бросил князь Никита под конец потока брани, который вылил на него.