Конрад Мейер - Юрг Иенач

Ниже надвинув шляпу на лоб, крепче затянув ремень котомки и минуя плавные извивы тропы, Вазер напрямик спускался теперь с крутизны. Сперва ему пришлось прыгать через опаленные молнией перекрученные корневища кедров и каменистые русла иссякших горных ручьев, когда же он вступил на мягкую луговую траву, перед ним вдруг простерся бархатисто-зеленый Энгадин и за-сверкал Инн, обрамленный гирляндой горных озер. Последний солнечный луч пробился между тучами, озарил речную долину и, пробежав вниз по течению, искрился теперь всеми цветами радуги в светлой дали над озером и пастбищами Санкт-Морица.

Напротив спуска перед путником поднималась нагая темная пирамида, а рядом вверх по склону тянулся такой же высокий кряж, на котором переливались зелеными огнями языки ледников, за связующим их седлом клубились грозовые тучи и, погромыхивая, пробивались в просвет, на миг открывая одну из отдаленных сверкающих Снегами вершин.

По правую руку путника противоположные склоны долины скрывали от глаз крутой спуск в глубокое ущелье, почти внезапно переносящий из горной прохлады в итальянский зной. Навеянные южным ветром душные испарения поднимались из-за Малоджи и курились над влажными лугами Базельджи Марии, чьи белые башни едва просвечивали сквозь завесу дождя…

Горная тропа привела наконец в первое энгадинское селение, где по обе стороны единственной улицы выстроились дома-крепостцы с контрфорсами и решетками на слуховых окошках. Но цюрихский странник не постучался ни в одну из тяжелых деревянных двери, а предпочел, невзирая на сумерки, храбро шагать дальше на юг по приозерной тропинке. Он собирался переночевать в Малоджском подворье, чтобы на рассвете следующего дня перевалить через Муретто в направлении Вальтеллины: синьор Помпео разгадал его намерения — ему сейчас больше прежнего не терпелось заключить в свои объятия друга школьных лет, Иенача.

Здесь, между высокими горами, рано стемнело и похолодало, а дорога тянулась без конца мимо плещущих о берег волн. Ледяная изморозь окутала всю местность туманом и мало-помалу пропитала влагой одежду мерным шагом поспешающего путешественника. Его мысли и чувства были теперь скованы сонливостью, какой он ни разу не испытал в дневную жару.

В том месте, где Инн бурно стремился мимо, стесненный узким руслом, а на другом берегу маячила безглавая приземистая церквушка, Вазеру послышался конский топот. Через деревянный мост по левую его руку пронесся всадник, опередил его в направлении Малоджи и скрылся в предвечерней мгле. Что, если человек, закутанный в плащ, сам синьор Помпео? Нет, скорее всего это был напуганный темнотой одинокий ездок, а Планта тем временем сопровождает и оберегает свою дочку, обеспечив ей, конечно, радушный и надежный приют у своих присных в одном из богатых энгадинских селений.

Наконец-то обогнуто последнее озеро, оставлен позади последний выступ скалы. Сквозь туман заблистал огонек, раздался собачий лай, возвещая близость жилья, которое могло быть только подворьем возле перевала. Подходя к темной каменной громаде, Вазер с радостью увидел, что ворота во двор открыты, хозяин, сухопарый, ширококостый итальянец, сажает на цепь разбушевавшихся псов, а конюх светит ему смоляным факелом. Все это сулило гостеприимную встречу.

Когда Вазер приблизился, хозяин схватил факел и поднес его к лицу пришельца.

— Чем могу служить? Что вам угодно, сударь? — спросил он, подавив проклятие, чуть было не сорвавшееся с его губ в первом порыве досады.

— Вот так вопрос! — весело ответил Вазер. — Конечно, обсушиться у очага, поужинать и переночевать!

— Очень сожалею, сударь, это никак невозможно, — возразил хозяин, выразительным жестом подтверждая свое огорчение и решительность отказа. — Весь дом занят.

— Как это занят? По всей видимости, вы ждете новых гостей? Но не предоставить страннику самого непритязательного приюта в эдакой глуши, да еще в студеную и ненастную ночь, — будет уж совсем не по-христиански.

Итальянец показал рукой на юг, где туман заметно поредел и по ту сторону Малоджи над неровными зубцами гор проглядывал диск луны.

— Там уже прояснивается, — заметил он и принес из дому полный кубок. — Вот, подкрепитесь! И мой вам совет: возвращайтесь в Базельджу! Желаю вам доброй ночи.

При свете факела напиток сверкал в кубке, точно огненный рубин. Вазер жадно потянулся к переливчатой влаге и без дальнейших возражений осушил кубок. Не требуя платы, хозяин учтиво оттеснил его за ворота и задвинул засов.

Но цюрихский путешественник не думал сдаваться. Вместо того чтобы уныло плестись обратно по только что пройденному пути, он взошел, обдумывая свое положение, на ближний пригорок, поднимавшийся дозорной вышкой на том крутом скате, откуда ведет начало долина Брегальи, где сейчас, как в котле, клубился пар и, выступая над ним, в свете луны блестели лишь верхушки самых высоких елей. Вазер разостлал свой плащик, уселся на него и прислушался.

Из конюшни при подворье время от времени доносилось конское ржание, кругом же царила тишина… Приглушенный туманом плеск горных ручьев на дне долины едва достигал слуха… Но вот сквозь слитный далекий гул звонкой нотой прорвался звук колокольчика и тут же заглох, а немного погодя послышался яснее и выше. Потом опять стих и зазвенел наново, совсем громко и близко, как будто взбираясь вверх по откосу и следуя извивам горной тропы. Долго, как во сне, вслушивался Вазер в эту маняще загадочную музыку гор; наконец послышались человеческие голоса. Очевидно, это были конные или пешие погонщики скота, и их-то, решил он, верно, дожидался хозяин.

Он лёг плашмя наземь, чтобы его не заметили. Ему хотелось узнать, ради кого он лишен ночлега. Прошло немало времени, прежде чем два мула поднялись наверх, с них спрыгнули двое всадников, — очевидно, господин и слуга, — забарабанили в ворота, которые тотчас распахнулись, и хозяин угодливо повел гостей в дом, где еще светились огни.

Подстрекаемый досадой и любопытством, Вазер вскочил как встрепанный и крадучись обошел вокруг таинственной крепости. Он вспомнил об огне, который привлек его сюда, этот огонь не мог гореть с надворной стороны. И в самом деле, на боковой стороне дома сквозь толстые железные прутья ярко светилось единственное окошко. Взобравшись на пристроенный к стене дома полуразрушенный козий хлев, Вазер изловчился заглянуть в глубь, дымной комнаты.

Перед пылающим очагом стояла благообразная старуха и держала сковороду, на которой скворчали в жиру горные форели. На каменной скамье в дальнем конце комнаты спал подросток, укрытый овечьей шкурой; спутанная копна кудрявых волос почти скрывала его неподвижное болезненно-бледное лицо.