Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Да-да-а… И меня считать учили, – говорила она, держа в своих пергаментно поблескивающих ладонях руку юноши. – Вот я и считаю: весной истекло ровно пятьдесят два года с тех пор, как я рассталась с родиной… Половина моего сердца там, половина здесь, а болят обе… Бедная моя земля! Неужели чужаки будут веки вечные править в Китае, а, сынок? Всем распоряжаются нучи: и жизнь ваша и смерть ваша в их кулаке… Так?

Элий Чусаю отчего-то было стыдно перед старухой. Словно это он сам впустил нучей на родину и словно в его силах изменить ход времен, а он, Элий, не хочет или ленится.

– Да, бабушка, всем распоряжаются нучи. А если кого заподозрят в непослушании, истребляют весь род, бабушка… Это так.

В лице старухи проступили мужские черты – так показалось Элию в какое-то мгновение, так падали отсветы очагового огня на ее лицо. Она сказала:

– И раньше было так… Живы ли мои родные? Ведь у меня несколько младших братцев и сестер… Мы, китайцы, помалу не плодимся…

– А где же вы жили?

– Город Джунду знаешь? Недалеко от него на берегу реки стояла наша фанза. Рис выращивали, чумизу выращивали, гаолян выращивали, – кому мешали? Тем и кормились… Как только моя косица до пояса отросла – отдали учиться на царский двор. Я, сынок, смышленой девчуркой была. Вышла в служанки, поставили меня приглядывать за одеждой хотун… Все мне нравилось. Потом царь вызвал нашего тойона и отправил наместником своим к татарам. Звали нашего тойона Чунхаем, добрый он был человек, хороший хозяин. Тогда ученому нуче совсем не хотелось ехать на жительство к дикому степному народцу, но царское слово – закон. И взял он жену с детишками, горстку слуг да и поехали все мы на север. Прожили у татар семь лет, и тогда схватили они монгольского хана Амбагая. Ты знаешь, что с ним сделали?..

Элий знал, что Амбагая отправили на казнь Алтан-хану, тем самым подкинув хворосту в огонь вражды. Хворост заполыхал – вражда превратилась в войну. А Хайахсын рассказывала:

– …Однажды войско монгольского батыра Джэсэгэя прорвалось в ставку татар, началась рубка, пошла сеча, головы летят, все горит, не поймешь, кто кого ломит… Да… вот тогда начальник татарского войска Тэмучин-батыр попал в плен…

– А что стало с Чунхаем? Его убили?

– Этого я уже не знаю, деточка. Слышала стороной, что отпустили, как человека Алтан-хана. Монголы уже тогда не трогали чужестранцев во время войн.

– Как же ты-то к ним попала?

– Судьба… Нас, то есть всю челядь, пригнали куда-то, потом приспособили к делу. Меня приставили к жене Джэсэгэй-батыра Ожулун-хотун. И что ты думаешь? На третий день моей службы она родила сына, который зажал в правом кулачишке сгусток крови! Это и был Чингисхан. Как тут все озарились! По приметам выходило, что родился человек, способный нас всех оградить и защитить, ведь шаманы и прорицатели за много лет предсказали рождение этого человека, равного которому не было и не будет в веках.

– О-о! – уважительно покачал головой Элий. – Слух об этом коснулся ушей каждого… И все же удивление не проходит. Все предсказано, все написано в книге человеческих судеб!

И Хайахсын взволнованно закивала: да-да… там на небе все известно наперед… И после молчания произнесла:

– Оказывается, у монголов издавна рождаются большие, очень большие шаманы… Да-а-а, деточка… Очень-очень могущественные шаманы у них рождаются от обычных женщин…

– А тот, кто говорил слово на тюсюлгэ курултая, он верховный, да? Глаза у него, как у рыси ночной, бабушка… Глянешь в них – и смерть увидишь, да-а-а!

– Э, нет… Есть и поболе этого… Большого шамана сразу не заметишь… Это черная лошадь в ночной степи… А этот больше кривляется. Наверно, он себе кажется настоящим шаманом. Но я его мальчишкой помню – все норовил к себе внимание привлечь, что ему ни дурно – то и хорошо… и на курултае он лукавил, показывал всем свою близость к Богам. Однако когда я перевела его слова нучам, у них аж лица повело, как от лимона!

Хайахсын утерла слезу и улыбнулась устало:

– Есть нерушимые обычаи. Ханом становится только тот, кого признали добровольно вожди всех племен и поклялись ему в верности и покорности. Они поднимают хана над собой, но под Богом – понятно? Шаман, как и все остальные, знал наверняка, кого признают ханом. Старайся вникать в подобные хитрости, у тебя ума хватает, как я вижу. Наверное, и твои нучи тут находятся не напрасно, а вникают. Так?

– Да уж они-то сами считают, что своей выгоды не упустят. Они ведь уверены, что соль Вселенной – земля Цзинь, а сами нучи избранный Богом народ, сошедший с небес, чтобы устроить мир, бабушка… Они уверены, что истинный порядок жизни в Китае начался девяносто шесть лет назад, со дня основания династии Цинь. Народ же хань жил, по их разумению, как стадо неразумных тварей… Они горы бумаги исписали. Все о том, что они главный народ земли… Ох, бабушка, бабушка! Язык не поворачивается, сердце изнывает, глаза их видеть не хотят!

– Молодые увидят другую жизнь, – сказала Хайахсын и легко, молодо вздохнула, облегчив душу беседой с земляком. – Мы потомки великих народов хань и кидань. Не нужно испускать дух прежде времени…

– Но посмотрите, посмотрите! – загорячился Элий. – Здесь, за сотни ли от ушей и глаз нучей, мы с вами, эджиэй, разговариваем шепотом… Насколько же мы пали духом!

На это эджиэй ответила:

– Все проходит, как дождь… Дитя, которое я нянчила на своих руках и кормила жамками, стал властелином многих земель. Мы знали нужду и ели тарбаганов, лесные коренья, рыбу, которую ловили в озерах мальчишки… Но последние станут первыми, если у них есть цель… И если они не пьют много архи… Ты пьешь архи?

Элий Чусай смешался, не зная, что ответить: он как раз сегодня собирался отведать этого бодрящего напитка по уговору с Угэдэем. Но тут за пологом сурта кто-то кашлянул, обозначая присутствие, и этим человеком оказался сам Угэдэй.

– Иди-ка, иди-ка сюда, – поманила стоящего у порога, как слуга, отпрыска Чингисхана. – Иди-ка сюда, мой быстрый мышонок, мой глупый осленок, мое незакатное солнышко! Скажи мне, мой неразговорчивый каменный истукан, куда вы собрались с Элием?

– На рыбалку, сети осмотреть… – смущенно отвечал Угэдэй. – А ты что подумала, эджиэй?

Старуха погрозила ему пальцем.

– Смотрите! Не такие деревья валились! Выпейте, да понемногу!

– Да мы понемногу, эджиэй! – подхватил Угэдэй. – Для радости и веселья!

– Зайди ко мне прежде, чем тронешься обратно, – сказала старуха Элий Чусаю и махнула рукой, отпуская юношей восвояси.

Элий с Угэдэем поели жареной на рожнах жирной нельмы у рыбаков, у охотников – свежего косульего мяса и выпили архи столько, что поутру их подняли не лучи жаркого солнца, а незнакомый парень с каким-то странно сверкающим железным щитом.