Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Нашему хану не важно, из какого рода человек – важно то, какую пользу он несет илу! – говорили старые мудрецы. – Джэбэ, Най – возьмите хоть их! Кем они были? А они были мэгэнэями у наших супротивных! Но Чингисхан сохранил за ними чины и дал им волю! Не тронул он никого и из найманских тойонов. И пусть Эллэй будет хоть сыном шайтана, а великие тени его теток, да еще дар, которым он обладает, выведут мальчишку на великий путь.

Эллэй слышал эти разговоры, так как беседы шли при нем, но не понимал их смысла, ибо для него самого жизнь была такой, какой она ему казалась. Он еще не понимал, чем отличается от других, кроме возраста. Едва вставало солнце – вставал и он и находил себе заделье наравне со взрослыми, чтобы вечером замертво свалиться от усталости и не видеть снов. Это было его детской игрой – взрослая жизнь. Но ни с чем не сравнимый пыл войны уже овладел навсегда его существом. Два-три мальчика под крылом какого-нибудь старика или смелой женщины содержали во время боя сменных коней для десятка нукеров одного арбана. Примчавшись из самого пекла сечи во весь опор, нукеры бросали поводья в руки мальчишек и сходу перескакивали на свежего коня, чтобы вновь рвануть туда, где горячо. А взмыленных, храпящих от страха и возбуждения коней тут же нужно было мыть, вытирать, вычесывать – готовить к продолжению службы. Эллэй понял, что нужно знать норов каждого из коней и помнить его. Он ухватил и закономерности маневрирования с лошадьми во время сражений, в соответствии с которыми то нужно было следовать за своими, то отступать подальше, то укрываться в каком-нибудь овражке или в расщелине, или под завесой дымокуров. Так, еще не зная жизни, он свыкся с картинами смерти в страшных рубках и сечах, когда людская и конская кровь смешиваются воедино. Просто ему казалось, что все это он уже где-то и когда-то видел. А что касается сиротства, то он сразу поверил в россказни теток Усуй и Усуйхан о том, что его отец с матерью уехали далеко-далеко за высокие горы и живут в глухом лесу под названием тайга. И никогда он не расставался с мыслью, что станет взрослым, сильным, могущественным и поедет в ту родительскую даль, и понюхает их – своих отца и мать.

Эллэй с утра до полудня стоял в карауле. Он ослабил постромки своего рыжего и пустил его пастись на приколе. Похоже, что коню в радость было хрупать траву, и он занимался этим упоенно, закрыв от удовольствия лиловые глаза. Когда солнце стало западать за линию горизонта, с востока задул свежий ветерок и слегка полыхнул стоячую жарынь.

Эллэй бдительно исполнял службу и все смотрел в пустынную степь, пока с удивлением не заметил, что давно уже смотрит на маленькую фигурку одинокого всадника, которая все увеличивалась с приближением. Для смены караула еще не наступило время, да к тому же караульный всегда прибывал с сопровождением и имел приказ ехать мелкой рысью, а не в намет. Что же это могло значить? Война?

Быстро подтянув подпруги и свернув длинную бечеву, которой привязывают коня, Эллэй вскочил в седло. Кто бы ни прибыл, а караульный обязан встретить его верхом на коне, прямо выставив копье с привязанным пучком конского хвоста. Так и сделал Эллэй, встречая всадника из степи. Им оказался Морой – верный заединщик и друг.

– Эй, Эллэй! – начал тот, еще не уняв коня. – Твоя тетя Усуйхан прислала за тобой! Ты зачем-то понадобился древнему джасабылу по имени Алгыдай!

И хоть в степи некому было видеть их, но по уставу ребята приняли серьезный вид, чтоб выполнить обряд в передаче караула.

– Я вручил, – сказал Эллэй.

– Я принял, – ответил Морой, взяв из рук товарища копье и завидуя пути Эллэя в ставку. – Хорошо тебе с такими тетками! Мне бы таких, так уж я бы… Да где уж… Все лето тут, однако, простоим! Уж хоть бы к горам поближе перевели, а?

– Уж – не змея, да иной раз кусает, – посмеялся Эллэй и дал коню ходу.

«Где уж он этих прибауток наслушался?» – подумал Морой, глядя вслед удаляющемуся юному нукеру. «Да такая уж у него память…»

Старик Алгыдай готов был увезти мальчика тут же, по его приезду. Голому-то собраться – только подпоясаться: побросал в котомку нехитрый скарб и готов. С коня на конь скакали всю ночь и к рассвету въехали в главную ставку-орду.

Эллэй устал так, что уснул прямо за едой, и старик отнес его на подушки.

А вечером в большом белом сурте собралось множество важных персон. На груди некоторых из них сияли ярлыки высших чинов ила. Эллэя поставили в строй вместе с десятком других малых, но и те были выше его ростом и старше возрастом. Но когда вошла хотун в сопровождении вельмож, то равно все упали пред госпожой на одно колено. Вскоре выяснилось, что люди собрались, чтобы чествовать юношей, показавших себя в последних сражениях мужчинами и воинами.

Кто ожидал такого? Вот она, новая жизнь. Алгыдай-джасабыл поведал всем о поведении юношей в боях и ставил их имена рядом с именами тойонов-арбанаев и сюняев, многие из которых были овеяны славой. Потом хотун одарила каждого из мальчиков. Глаза ее горели гордостью, когда она подходила с подарком к Эллэю – она не ждала увидеть его здесь, это было еще одной тайной старика Алгыдая. Тойоны тоже не поскупились на памятные подарки, и каждый гордился своим молодым бойцом. После шумных здравиц и взаимных славословий стали расходиться, и тогда старик Алгыдай тихонько дернул Эллэя за рукав и сказал:

– Останься, сынок. Я отведу тебя в сурт твоей тетки.

Дальше все происходило для невыспавшегося Эллэя как продолжение сна: он предстал на обозрение всех старцев рода алчы-татар, восседающих в сурте Усуй.

– Посмотрите, – обратилась она к старцам и кивнула на племянника. – Вот то единственное, что смогли мы сохранить от нашего старшего брата Тайман-батыра. Сегодня я, никак не ожидая того, увидела его среди доблестных юношей ила. – Усуй обняла племянника и поцеловала, отчего тот едва не заплакал, противясь проявлению нежности. – Не вздумай захлюпать! – шепнула она на ухо Эллэю и обвела старцев взглядом: – Не хочет ли кто из почтенных сказать свое мудрое слово в назидание безусому герою?

Старики загомонили, закряхтели, завозились, переглядываясь меж собой, и, наконец, тяжело поднялся один из них с лицом печеночного цвета, обрамленный серебряной жидкой бородкой, и сказал:

– Не мог Господь Бог прервать течение великой крови рода! Это нас, простых смертных, как травы в степи, и что бы ни случилось с каждой травинкой в стогу сена – это не повлияет на прожорливость овцы-судьбы… Но стог не стоит без шеста, и каждую осень вокруг того шеста – я видел у оседлых – собирается новый стог… Дитя мое! Будь нашим солнцем и луной! И даже когда тебя закрутит водоворот войн и молодости, когда заплутаешь в ночной безлунной мгле душевного одиночества – не забывай, что ты один несешь в себе светлое упование всех шести татарских родов! Благословляю тебя, пусть хранит тебя всемилостивый Господь!