Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Коротка же человеческая память! Ещё не начались потрясения, ещё только-только надвигаются перемены, а вожди, ханы эти мелкие, уже забыли то, что говорили вчера, и сегодня утверждают обратное… Ведь ещё недавно несчастный Кучулук носился от одного из них к другому, уговаривал-увещевал, чуть ли не унижался: мол, надо объединяться перед лицом общей опасности, необходимо создать единое войско – но какое там! Его и слушать они не хотели. Одни, сами в положении изгнанников оказавшись, его отталкивали как чужака, как пришлого, себя считая хозяевами положения. Другие же, напротив, числили себя в ничтожных и ничего не решающих, но тоже не желали прислушиваться к разумным словам высокородного юноши… Однако вот только-только пришла удача к Кучулуку, стал он владыкой, сегуном – и те же самые людишки уже примазываются к нему, на все лады стремятся угодить не только ему, но и его приближённым. Стыд берёт, когда смотришь на это со стороны! Так размышлял Кехсэй-Сабарах.

Ему пришлось на этом курултае подавлять вскипавшие в нём гнев и ярость, он старался говорить с собравшимися миролюбиво. Ведь как бы там ни было, к нему в руки сам падал плод, которым он давно хотел овладеть, но который казался недосягаемым. Все без исключения собравшиеся предводители племён и родов решили создать единое войско!

– Как же это вам удалось, Кехсэй-тойон?! – в восторге удивлялись его соратники, – Столько лет бились-бились, ничего ни у кого не получалось, а тут, на курултае, вмиг всё решилось!

– Да разве ж я тут решал? – грустно усмехался старый воин. – Решил всё страх перед монголами… Вот так и всегда, шевелиться начинают лишь когда припрёт, потому-то и остаются их племена почти что дикими – да и как иначе, если всё время в изгнании, если в диких чащобах приходится жить. Объединись они раньше, как то подобает людям в нужде и в беде, всё давно по-доброму пошло бы… Но и то ладно, и на том спасибо. Создадим такое войско – станем крепкой опорой нашему Кучулуку.

– Ещё бы! Верно!

…И тут же Кехсэй вновь вошёл в русло привычных для него дел, у него начались бесконечные хлопоты по созданию нового войска. Те же вожди, которые напоказ желали отдать как можно большее число воинов, навязывали ему никудышных людей, а то и просто всякий сброд, который не только что в дальний поход – за соседнюю гору и то не пошлёшь. Вот и приходилось Кехсэю производить строжайший отбор…

Хлопот у него стало – невпроворот. Обучать столь разномастное людское множество, собранное с бору по сосенке, учить новобранцев ратному делу, воспитывать в них умение повиноваться приказу, выполнять его всем одновременно и слаженно – ох какая нелёгкая задача! Едва ли не главной помехой тут стало непонимание меж людьми разных племён, вдобавок такими, что никогда и в строю-то не стояли. Сколько тут несуразицы: каждый по-своему любое слово повеления понимает. Приходится составлять подразделения из воинов одного и того же рода, племени либо селения… Однако такое войско, как ни бейся, единым и несокрушимым не станет.

«Ладно, выбирать всё равно не из чего. Как говорится, чем богаты, тем и будем рады», – мысленно говорил себе Кехсэй-Сабарах. А в походе, думалось ему, все неувязки сами собой увяжутся, все углы понемногу сотрутся…

Всю Монгольскую Державу облетела страшная весть о гибели Боорчу и о тяжкой ране Сюбетея. Весь Ил шептался: Сюбетей еле дышит…

– О, иначе и не могло быть! Разве эта Чаган-Хэрэм, эта Белая Стена открыла бы свои врата, не взяв кровавую дань?! – так истолковывали жуткое известие старые мудрецы, так вещали почтенные седобородые учёные люди. – Разве может столь великая держава исчезнуть с лица земли без великой жертвы со стороны её врагов?!

Однако суровые военачальники, люди воли и дела, не склонные верить в разные знамения и приметы, привыкшие опираться лишь на собственный опыт, на то, что сами видели и испытали, слышали и перенесли, такие толкования не воспринимали:

– Это они с жиру бесятся, от безделья мелют всякую заумь. Нечего молоть пустяки! Ведь в каких мы только битвах ни бывали, каких только стран ни покоряли – всё одно, без крови не обходится ничего… А Боорчу сам подставил себя под стрелу, собой пожертвовал, спасая своих «чёрных». Пешее войско своё хотел уберечь, вот и…

– И сколь же много людей он спас ценой своей жизни?

– В его войске было восемь мэгэнов. Четыре мэгэна он вывел целыми из сражения.

– Ничего себе! Каков молодец! Вот настоящий военачальник: столько людей сохранить в таком кровопролитном бою!

Мухулай грозно крякнул, давая понять, что такие разговоры ему не по нраву, и окружающие тут же смолкли. А он молвил:

– Что толковать о том, чего не ведаете?! Ведь ничего не соображаете в делах войны! Боорчу… да Боорчу… Да разве четыре мэгэна пехоты – это много в сравнении с ним? Да он, Боорчу, один десяти мэгэнов стоил! Неужели не ясно вам, что гибель такого воителя может пошатнуть судьбу всего Ила, в котором сотни племён и родов? Эх, нет больше Боорчу… не стало у нас Боорчу нашего славного! Такая брешь пробита в нашем едином цельном строю… Теперь мы – что тигр со сломанными клыками. А если случится самое худое, если и великого Сюбетея не станет, что тогда? Разве есть у нас люди, могущие занять их место, восполнить эту брешь? Нет таких! Нет…

Ставка хана была устроена на берегу обширного озера, в которое впадали четыре реки.

…После того, как из крепости вышли примерно пять тумэнов пехоты и восемь конных мэгэнов, перед самой крепостью нежданно возник тумэн под водительством Джэбэ, обойдя стороной китайские войска. Защитники крепости, опешив и заметавшись от этой внезапной лавины, не успели даже закрыть ворота – и монгольский могучий отряд успел ворваться в крепость и заблокировать их.

Чёрная весть о падении крепости Чапчыйал обрушилась на китайские войска подобно грому с ясного неба. Не зная, что делать и куда кинуться, они несколько дней стояли там, где эта весть их застигла. А монголы, носившиеся вокруг них, отсекли от их войска отборную конницу джирдженов и заставили её целый день напролёт гоняться за ними. Вконец измотав джирдженьских лошадей, они начали прицельный обстрел и расстреляли большинство конников врага, оставшихся просто изрубили. Почему-то монголы не стали в этот раз брать никого в плен и не вынуждали сдаваться. Да и джирджены, чьё упрямство вошло в поговорки, пытались сопротивляться и рубились отчаянно. Но этот противник оказался им не по зубам. Их сопротивление оказалось бесполезным, и почти все они были истреблены, не нанеся монголам никакого ощутимого вреда…