Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– То есть?

– Да хоть и такую вот осаду… К тому же, всё запрещено: этого нельзя, того нельзя… Не трогай местных жителей, даже посевы не смей топтать, коней кормить. Даже несколько баранов, что мы съели, стоили нам человеческих жизней. А еще редко когда в открытый бой вступают, постоянно твердят: нужно беречь людей, не допускать потерь… А как воевать без этого, ума не приложу.

– Да-да, вот и сейчас: нукеры так удачно стену взяли, могли бы и ворота захватить, открыть – а их обратно отозвали… Зачем тогда надо было взбираться? Ради головы того убитого человека? Умер, ну и умер… Мог бы и еще поторчать…

– Ну, однако ж, и олух ты! А если б это была твоя голова, тогда как?

– Ох-ха-ха!.. Думаешь, ей больно было б?! Ах-ха-ха-а…

– Не надо так, други, говорить… Это они правильно делают, что так относятся к своим людям. Они и нашим погибшим честь по чести воздадут.

– Да-да. Верно делают, по-братски. А с осадой… Я так думаю: если сейчас сразу ворваться в крепость, они там в горячке сплотятся и будут драться из последних сил, как один человек. А у нас будут огромные потери… Нет уж, лучше подержать их в напряжении, показать, как сейчас, превосходство свое, чтоб растерялись, сникли… чтобы боевой пыл у них прошел. А то нас до Самарканда и не останется…

Как только найманы отошли от стены, Аргас вывел своих молодых воинов обратно за ров.

Курбан велел парням снять боевые доспехи и сложить их в котомки: наверное, посчитал, что здесь безопасно.

Аргасу это не понравилось, но он промолчал. Какими бы ни слабыми лучниками были сарацины, но и сюда могла долететь какая-нибудь дальнобойная стрела… Сколько раньше было потерь и ран из-за этого! Курбану жалко, конечно, что чесучовые рубашки загрязнятся, потому и велел так рано снять. И это вроде бы оправданно: обстановка может как угодно сложиться, а грязная ткань, пропитанная потом, дополнительно воспаляет, заражает раны. И лучше бы отвести сюн подальше, но без приказа этого не сделаешь…

Дым внутри все больше сгущался. Но сарацины, увидев, что осаждающие сами ушли со стены, опять заняли ее.

Юные нукеры сначала горячились, мазали, но потом успокоились, да и стрелы стало жалко тратить почем зря, и начали стрелять прицельно. И это сразу дало результаты, попадания заставили осажденных затаиться, редко кто из них отваживался высунуться и едва ль не наугад пустить ответную стрелу.

Уйгуры начали подвозить ко рву камни и грунт на предназначенных для того арбах, запряженных быками. А сзади, погоняя во все горло целый караван быков и верблюдов, тянущих огромные возы с разной камне- и огнеметной техникой, уже подъезжали китайские бахсы, мастера этого дела – наводчики, заряжающие, кузнецы. Поднялся устрашающий шум и гвалт, рев быков и верблюдов. На взгляд со стороны могло показаться, что здесь царит страшная неразбериха, но, если приглядеться, сразу становилось ясно, что все это вроде бы хаотическое движение подчиняется какому-то единому замыслу, плану, управляется невидимой, но властной рукой.

По религиозному установлению сарацинов, которое разделял и Хусейн, покойника следовало похоронить в тот же день до захода солнца, и потому с этим поторопились. Аргас решил повести на похороны все сюны, оставив для наблюдения за крепостью найманов: пусть юные воины разделят горе своего товарища. Пусть узнают, что бывает и такое в военном, ставшем их судьбой деле, когда воин, отправившийся на выполнение боевого приказа своего тойона, может вернуться вот так, с головою, отделенной от тела… И они на всю жизнь запомнят это.

А перед тем, когда Савву вызвали в Ставку, Батый опять напросился ехать с другом.

Хусейна омыли, одели в погребальные одежды. Голову приставили к телу, прикрыв содеянное палачом, и теперь он лежал, торжественный и скорбный. На высоком холме, поросшем жесткой пустынной травой, вырыли могилу. Прибыл Джучи и перед выстроившимся войском лично зачитал указ о назначении Саввы главой крепости и окрестных земель, перечислив все заслуги и достоинства его отца. Следом надел ему на голову в знак назначения на новую должность шапку с ярлыком, опоясал золотым поясом с полным набором амуниции.

Имам, стоя в изголовье покойника, воздевая руки к небу, очень долго молил Аллаха на непонятном всем арабском языке. Потом, завернув в белый саван, опустили Хусейна в могилу.

Вернувшись к крепости, Аргас и его питомцы увидели, что ров уже наполовину завален камнем и песком. В крепости, кажется, смогли погасить пожар, дыма больше не видно, а работы по засыпке рва под прикрытием лучников продолжались. Вот когда пригодился большой обоз Барчука со всей его обслугой. Осажденные отстреливались из бойниц, и приходилось то и дело выводить раненых, выносить убитых работников.

Когда солнце закатилось, во всей округе быстро наступила непроглядная темень, но уйгуры разожгли большие костры и работали всю ночь, сменяя друг друга.

К рассвету уже была готова довольно широкая дорога через ров. И китайцы тут же начали перевозить по ней всю свою технику, расставлять вдоль крепостной стены. Вместе с первыми лучами солнца начался обстрел крепости, все загрохотало вокруг, в крепость полетели горшки с огненной и взрывчатой смесью, большие камни…

Увидев, что внутри опять начался пожар, повалил клубами густой черный дым, уйгуры заволновались:

– О-о, сколько нашего добра превратится теперь в пепел и угли…

– И зачем они тянут со штурмом, ведь уже вчера бы захватили крепость.

– Сказано же, что не хотят они лишний раз людей терять.

– Да хоть бы и нас пустили бы, что ли. Ну, были бы потери, не без этого, зато и поживы… Нет, каждый раз останавливают, задерживают. Зачем им нас-то беречь, вроде бы посторонних им людей?

– Раз берегут, значит, не считают посторонними. Разве это плохо?

– Ну, не знаю… Каждый в основном стремится на войну, чтобы добыть что-то. Потому и идет, потому и жизни своей не жалеет ради этого…

– Это ты, наверное, про не совсем умного человека говоришь. Умный-то хочет не только привезти домой добытое, но и сам уцелеть. И мы, пожалуй, должны быть благодарны монголам за то, что берегут нас.

– Да вряд ли мне захочется благодарить их, если после такого тяжелого похода вернусь домой пустым…

Китайские бахсы, передохнув и подождав, пока огонь внутри крепости пойдет на убыль, опять дали одновременный залп сперва взрывающимися снарядами, загремевшими там подобно грому, а следом вновь полетели горшки с горящей смесью, и небо над стеною опять затянуло черным дымом.

Подопечные Аргаса, одержимые любопытством, и хотели бы подойти поближе, чтобы рассмотреть эти мечущие огонь и гром страшные орудия, поражавшие их еще ребяческое воображение, но дисциплина и сюняи держали их на месте, им отведенном в этом сражении.